То, что цесаревич Алексей опасно болен, было известно лишь самому узкому кругу доверенных лиц. Поэтому практически никто и не мог понять, почему же этот человек – простой сибирский мужик, имел такое большое влияние в Царском Селе и особую власть над императрицей.
Но ее встречи со «старцем» происходили обычно не в Александровском дворце, когда он приезжал в Царское Село, а в маленьком домике Анны Вырубовой, расположенном поблизости. Постоянно же Распутин жил в Петрограде, и наезжал в царскую резиденцию тогда, когда императрице нужен был его совет. Они уединялись, а домик неустанно охраняла дворцовая полиция. Казалось бы, эти тайные разговоры никто не мог услышать. Но… буквально на следующий день новости становились известны «всему Петербургу». Это обстоятельство объясняется очень просто: об услышанном и сказанном в Царском Селе Распутин сам рассказывал всем и каждому. Такой вот «друг»…
Если бы Распутин был здравомыслящим и скромным человеком, то его непонятная для многих дружба с императрицей стала предметом сплетен, но не более того. Но он вел себя настолько вызывающе и скандально, что окончательно погубил как собственную репутацию, так и репутацию самой Александры Федоровны. Особенно возмутил общественность случай, который имел место в апреле 1915 года. Распутин приехал в Москву, собираясь, как думали многие, поклониться священным гробницам, находящимся в Успенском соборе в Кремле. А ночью поехал в популярный ресторан «Яр», что в Петровском парке, напился там и стал буйствовать. Британский дипломат Брюс Локхарт
[136], бывший в это время в ресторане с друзьями, позже вспоминал: «Я был в “Яре”, самом великолепном ночном притоне Москвы, с несколькими английскими гостями… Когда мы наблюдали за музыкальным представлением в главном зале, в одном из кабинетов произошел грубый скандал: пронзительный визг женщин, ругань мужчин, битая посуда и с треском распахнутые двери. Официанты бросились на лестницу. Метрдотель послал за полицией… Но шум и скандал продолжались… Причиной волнений был Распутин, пьяный и буйный, и ни полиция, ни метрдотель не отважились с ним связываться». Наконец, кто-то позвонил товарищу министра внутренних дел, и тот дал разрешение на арест Распутина. Его увели прочь… «рычащего и угрожающего». По свидетельству очевидцев, «старец» разоблачил себя, хвастливо выкрикивая, что он часто так себя ведет в компании самого императора, и что он может делать все, что захочет, с «мамашкой».
Императору доставили доклад, в котором подробно описывалось поведение Распутина в ресторане. Вручил его генерал-адъютант Владимир Джунковский
[137], который командовал полицией Российской империи. Николай II вызвал к себе провинившегося и потребовал объяснений. Тот поклялся, что никогда не делал никаких заявлений об императорской семье, просто выпил лишнее. Он ведь простой мужик… Несмотря на его слезные мольбы о помиловании, император приказал Распутину на время покинуть Петроград и отправиться в его родное село Покровское.
Когда императрица прочитала копию этого доклада, она возмутилась до глубины души: «Мой враг Джунковский показал эту подлую, грязную бумажку Дмитрию
[138]. Если мы допустим преследование нашего Друга, то мы и наша страна пострадаем за это». Понятно, что дни пребывания генерала на занимаемой должности были сочтены. С этого момента Александра Федоровна умоляла мужа «отделаться от Джунковского». Ее старания не пропали даром: в сентябре 1915 года генерал был уволен в отставку.
Смещения Джунковского и великого князя Николая Николаевича (Младшего) для многих стали предупреждением: Александра Федоровна всегда добивалась того, чего хотела. Особенно, если действовала сообща с Распутиным.
А он сам, что бы ни творил, всегда заботился о сохранении благочестивого впечатления о себе в Царском Селе. Иногда приходилось ехать туда по срочному вызову, менять планы, но он всегда бросался консультировать «маму» на государственные темы, если императрица его об этом просила.
Григорий Распутин был необычной и загадочной личностью. Теперь же вся сила этого человека оказалась направлена на достижение единственной цели – убедить императрицу в том, что он – чистый «Божий» человек, выражающий истинную душу мужицкой России. Надо отдать ему должное – он был великолепным актером, и Александра Федоровна никогда не видела его другим.
Когда же он чувствовал малейшее колебание ее веры в него, Распутин умело играл на потаенных страхах императрицы. Он пытался внушить ей: «Помни, что мне не нужны ни Государь, ни ты. Если вы предадите меня врагам, это не повредит мне. Я способен справиться с ними сам. Но ни Государь, ни ты не сможете это сделать без меня. Если меня не будет здесь, чтобы защитить вас, вы потеряете сына и корону через 6 месяцев».
Когда дело касалось политики, Распутин обычно осторожно одобрял то, что делала императрица, пытаясь создать у нее впечатление, что все идеи приходят к нему свыше. Если же речь шла о назначении министров, то здесь его пагубное влияние ощущалось особенно остро. Предлагая кандидатуры на столь высокие посты в правительстве, он исходил из того, что человек ему или просто нравился или, по крайней мере, не возражал. Те же, кому он помог, не оставят его в случае опасности в одиночестве.
Со временем каждое назначение в верхнем эшелоне власти – как светской, так и духовной, стало проходить через его руки. Иногда выбор «Божьего человека» мог даже показаться смешным, если бы не печальные последствия. Однажды Распутин встретил в ночном ресторане «Вилла Роде», где ему почему-то не понравилось пение цыганского хора, придворного камергера А. Н. Хвостова
[139]. Тот был крепким мужчиной с зычным голосом. Григорий похлопал его по спине и сказал:
– А, ну-ка, братец, помоги им спеть. Ты толстый, и можешь получше пошуметь.
Хвостова, который был к тому времени навеселе, долго упрашивать не пришлось. Он тут же залез на сцену и оглушительно заревел какую-то песню. Распутин был восхищен, и, видимо решил, что этот человек достоин занять высокий государственный пост. И действительно, вскоре после этого Хвостов стал неожиданно для многих министром внутренних дел. По этому поводу один из депутатов Думы, Владимир Пуришкевич
[140], презрительно заметил, что испытания новых министров следует устраивать не в правительстве, а в цыганском хоре.
