Но письма мужа отнюдь не успокоили императрицу. Надежды ее на то, что великий князь Михаил раскается в своем «проступке» и откажется от жены, не оправдались. Не высказал он и желания быть сторонником Николая в борьбе с Думой. Императору не оставалось ничего иного, как написать Александре, что «Миша часто сидит» вместе с ним.
Конечно, братья могли многое сказать друг другу в течение недели, проведенной вместе. Только был ли толк от этих разговоров? Как Михаил с грустью осознал впоследствии – нет.
Неделя, проведенная в Могилеве, на многое раскрыла глаза Михаилу Александровичу. Наблюдая за своим венценосным братом, он ясно понял, как тот вел государственные дела. Враг непрерывно наступал, русские войска несли огромные потери. В Думе царили такие беспорядки, что Николай II решил ее распустить. Министры то и дело открыто нападали друг на друга… а что же император? Он часами сидел, задумавшись, с сигаретой в руке, и читал письма Александры, в которых она писала, что ему следует делать. Причем, письма императрицы обычно бывали очень пространными, страниц на пятнадцать, и она выдвигала все новые и новые требования, подчас не выдерживающие никакой критики. Требуя оставить на посту министра внутренних дел Александра Протопопова
[142], за смещение которого с поста выступал новый премьер-министр Александр Трепов
[143] и руководители ряда министерств, Александра Федоровна писала мужу: «Как бы я хотела, чтобы моя воля перелилась в тебя… Будь Петром Великим, Иваном Грозным, Императором Павлом, подомни их под себя, только не смейся, мой непослушный…»
Но Николай как раз был послушен воле жены. С легкой язвительностью, но без намека на решительность, он отвечал: «Моя дорогая, нежно благодарю за строгое письменное внушение. Я читал его с улыбкой, потому что ты говоришь со мною, как с ребенком… Твой бедный маленький слабовольный муженек Ники».
Здесь уместно сделать небольшое отступление. Александр Блок
[144], принятый в начале мая 1917 года на работу в «Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств» на должность редактора, уже в августе начал трудиться над рукописью, которую рассматривал, как часть будущего отчёта Чрезвычайной следственной комиссии, и которую впоследствии опубликовали в журнале «Былое» (1919, № 15), а затем в виде книги «Последние дни Императорской власти». В ней он так отзывался об А. Протопопове, кандидатуру которого отстаивала императрица: «16 сентября 1916 года Протопопов, неожиданно для всех и несколько неожиданно для самого себя, был, при помощи Распутина, назначен управляющим министерством внутренних дел. Ему сразу же довелось проникнуть в самый «мистический круг» царской семьи, оставив за собой как Думу и Прогрессивный блок
[145], из которых он вышел, так и чуждые ему бюрократические круги, для которых он был неприятен, и придворную среду, которая видела в нем выскочку и, со свойственной ей порою вульгарностью языка, окрестила его “балаболкой”…
Личность и деятельность Протопопова сыграли решающую роль в деле ускорения разрушения Царской власти. Распутин накануне своей гибели как бы завещал свое дело Протопопову, и Протопопов исполнил завещание. В противоположность обыкновенным бюрократам, которым многолетний чиновничий опыт помогал сохранять видимость государственного смысла, Протопопов принес к самому подножию трона весь истерический клубок своих личных чувств и мыслей; как мяч, запущенный расчетливой рукой, беспорядочно отскакивающий от стен, он внес развал в кучу порядливо расставленных, по видимости устойчивых, а на деле шатких кегель государственной игры.
В этом смысле Протопопов оказался действительно “роковым человеком”».
Александра Федоровна очень часто бывала помехой, причем, не только в государственных делах. Однажды, когда замечательный художник Валентин Серов закончил «Портрет Николая II в тужурке», императрица, то и дело высказывавшая замечания в процессе его работы, в итоге осталась ею недовольна. Взяв кисть, она стала показывать мастеру, где надо бы что-то убрать или прибавить. Серов оскорбился, но внешне остался невозмутим. Лишь предложил жестом императрице палитру, а сам отошел в сторону.
Кстати, время показало: этот портрет – настоящий шедевр художника, лучшее изображение Николая Александровича Романова. Перед нами – не царь, а человек.
…Вмешательства Александры во все дела начались еще до свадьбы с Николаем. В 1894 году, когда в Ливадии умирал Александр III, она, приехав туда по просьбе жениха, обнаружила, что с будущим самодержцем буквально все люди, находящиеся рядом, обращались неподобающим образом. По крайней мере, так ей показалось. Проскользнув в его комнату и достав дневник, Аликс быстро сделала в нем запись по-английски: «…Будь тверд и сделай так, чтобы доктора приходили к тебе ежедневно и сообщали, как он себя чувствует… чтобы ты всегда первым знал об этом. Не допускай, чтобы другие были первыми и могли опередить тебя. Ты – любимый сын отца, и тебе должны говорить все и спрашивать у тебя обо всем. Прояви свою собственную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, любимый».
Это послание стало первым в череде многих за долгие годы их совместной жизни. В них не менялось ничего, кроме обсуждаемой темы. Министр иностранных дел Сазонов
[146] был по ее мнению «олухом», министр внутренних дел Щербатов
[147] «трус и тряпка», а министр сельского хозяйства Кривошеин
[148] «тайный враг». И все потому, что так считал «наш Друг» – Григорий Распутин. И всегда, с самого начала, Александра писала в своих наставлениях Николаю, что он «должен быть тверд». Министрам и Думе надо было показать, по ее мнению, что они не имели права противостоять воле императора.
