Глава девятнадцатая
Два лика ненависти
…Выздоровление шло медленно, но Михаил радовался, что опять оказался дома, в любимой Гатчине. Даже Наташе здесь стало нравиться, ведь именно ее стараниями дом на Николаевской улице стал настоящим семейным гнездом. Дорожки в саду посыпаны гравием, кругом красовались клумбы с множеством цветов. Между ними стояли белые нарядные скамьи, привезенные из великого княжества Финляндского. Чуть поодаль виднелся недавно оборудованный теннисный корт и маленький летний домик, построенный специально для детей.
Наташа, оглядывая дом и сад, с гордостью отмечала, что, наконец-то, все выглядит именно так, как ей хотелось. Определенно, у нее отменный вкус, и цветовая гамма подобрана великолепно… Только вот надолго ли все это? С начала их совместной с Михаилом жизни ей приходилось переезжать с места на место, менять города, страны… Особенно же грустно это делать, когда, после многих усилий, налажен быт.
Сейчас, превратив бывшую «развалюху» в очень уютное жилище, она могла по праву гордиться. Да и Михаилу тут нравится, кажется, ни о чем другом он и не мечтает. Правда, по императорским понятиям слуг у них совсем немного: камердинер, шофер, Наташина личная горничная, повар, несколько женщин, которые убирают в доме и помогают на кухне, и прачка, которая живет над прачечной на заднем дворе. Для Таты и Георгия они с Михаилом наняли новую гувернантку-англичанку, почтенную Маргарет Ним, подругу мисс Раты, которая уехала в Британию в ожидании появления на свет собственного малыша.
У Михаила есть также два личных адъютанта и преданный ему секретарь Николай Джонсон, который живет неподалеку, на Багговутовской улице. Но в доме нет дворецкого и облаченных в ливреи слуг, которые обычно подают блюда на торжественных приемах. Все здесь выглядит гораздо скромнее, чем в замке Небворт или могло бы быть в Большом Гатчинском дворце, живи семья великого князя там. Но Михаила Александровича, казалось, это совершенно не волновало.
Не принимал он никаких мер предосторожности и для сохранения личной безопасности. Не было здесь никакой охраны, и лишь низенький деревянный забор отделял дом и сад от самой Николаевской улицы. За домом – поле. Когда Михаил возвращался домой, он просто парковал машину в специально отведенном для этого месте, и, открыв парадную дверь, входил в гостиную.
На улицах и в магазинах Гатчины великий князь был привычным, своим человеком, по воскресеньям он ходил вместе с семьей в дворцовую церковь. С жителями маленького городка он всегда запросто беседовал, чем вызывал их симпатию и уважение. Регулярно посещал различные общественные мероприятия, занимался благотворительностью, и как вспоминает Тата, возвращался с этих собраний «смертельно уставшим».
Михаил Александрович очень любил детей, и часто можно было видеть, как он обсуждает что-то с совершенно серьезным видом с каким-нибудь маленьким мальчиком, который с удовольствием устроился у него на коленях. Он был очень снисходительным отцом, и гораздо менее строгим с Татой и Георгием, чем Наташа, которая придумывала для них различные правила, и требовала, чтобы они соблюдались детьми. Время от времени он даже вставал на их защиту, когда мать их ругала или наказывала.
Михаил всегда относился к Тате, по ее признанию, как к собственному ребенку, и никогда не делал различий между нею и Георгием, его родным сыном. Когда девочка болела, он часами сидел у ее постели, читал ей книжки или пытался развеселить, рисуя смешные картинки и вылепливая для нее забавные фигурки из пластилина.
У него были, как это принято говорить, «золотые руки». Встав утром, он часто шел первым делом в сад, и, засучив рукава, начинал строгать, пилить, что-то мастерить. Довольно часто работал и на токарном станке. Вечерами любимым занятием великого князя было занятие музыкой. Он играл на гитаре – один или вместе со своим приятелем князем Вяземским. Иногда Джонсон аккомпанировал на фортепиано. Любил Михаил сыграть что-нибудь и на балалайке.
Один из молодых офицеров, не знавший в то время в лицо великого князя Михаила, был однажды поражен его скромностью и простотой. Как-то вечером офицер отправился в местный кинотеатр – довольно грязное и убогое заведение. Сеанс уже начался, и в темноте он никак не мог отыскать свободное место. Наконец, нашел, и спросил у сидящего поблизости молодого человека, свободно ли оно. Тот вежливо кивнул в ответ, и офицер занял его. Но тут вдруг понял, что человек, с которым он только что говорил, одет в генеральскую форму. Удивившись, шепотом спросил соседа, как фамилия генерала.
– Того, кто сидит за нами? – отозвался сосед. – Да это же великий князь Михаил Александрович.
Он был простым и добрым человеком, иногда излишне доверчивым. Когда на улице к нему подходили нищие, он всегда давал им деньги, если просили помочь устроиться на работу, никогда никому не отказывал. Как-то, правда, поплатился за доверие к людям, когда порекомендовал человека, которого уже трижды поймали с поличным на воровстве.
Но это все мелочи, хоть и неприятные. А вот однажды его доброта действительно сослужила великому князю плохую службу. Военный инженер Братолюбов, рекомендованный Распутиным, уверял, что изобрел огромный самоходный огнемет. Это вызвало интерес в Ставке, и император поручил младшему брату профинансировать его изготовление. Михаил Александрович подписал счета, и изобретатель получил крупную сумму. Но затем он потребовал еще четырнадцать миллионов рублей, и тут возникло вполне объяснимое подозрение, что Братолюбов просто пытается выкачать из великого князя деньги. Инженера арестовали, несмотря на протесты Распутина. Дело с самоходным огнеметом застопорилось, но ведь казна и так уже потеряла изрядную сумму.
Михаил Александрович во всей этой истории выглядел, конечно, наивным, излишне доверчивым человеком. Он искренне удивлялся коварству мошенника, и спрашивал: «Как же можно жить, если никому не верить?»
В последние три месяца 1915 года, когда Михаил Александрович все еще был дома, приходя в себя после дифтерии, он шесть раз ездил в Петроград – в театры, на концерты. Предпочитал общаться не с банкирами, дипломатами, предпринимателями, которые наводняли столицу, а со старыми друзьями, в своем кругу. И всегда был счастлив вернуться в Гатчину. Наташа тоже ездила в Петроград – пройтись по магазинам. Но делала это обычно без Михаила.
Когда старший брат вернулся из Ставки, Михаил ездил повидаться с ним в Царское Село. Навещал он в Аничковом дворце и мать, вдовствующую императрицу Марию Федоровну. Наташу, конечно, в царские резиденции не приглашали.
Никто из ближайших родственников Михаила не приезжал и в Гатчину, где жила ненавистная им «разведенка». Александра Федоровна воспринимала этот маленький городок как вражеский стан, а дом 24 по Николаевской улице был в ее понимании штабом. И имя хозяйки – Наталии Сергеевны, императрица никогда не упоминала. Это оказалось выше ее сил.
Конечно, по-своему она была права, относя Наташу к личным врагам. Обе дамы люто ненавидели друг друга, и окружение каждой из них чутко реагировало на это. В Царском Селе невозможно было услышать доброе слово о «мадам Брасовой», а на Николаевской улице абсолютно все порицали Александру – включая трех великих князей, которые часто бывали здесь в гостях – Бориса, его брата Андрея и, конечно, Дмитрия.
