– Ты хоть иногда следи за тем, что говоришь. Ведешь себя, как настоящий революционер…
У М. Палеолога же о «мадам Брасовой» осталось в значительной степени предвзятое мнение. Оно складывалось из слухов, светских сплетен, домыслов недоброжелателей. Одним из тех людей, кто регулярно пересказывал их французскому дипломату, была княгиня Палей. Сам же Палеолог никогда не беседовал лично ни с великим князем Михаилом, ни с его женой. Восхищаясь, с одной стороны, героизмом, проявленным Михаилом Александровичем на фронте, он, с другой стороны, так оценивал его: «Михаил был в высшей степени слабый в смысле ума и воли. Но в то же время он был сама доброта и скромность и очень привязчив». Как же можно давать такую характеристику человеку, ли разу с ним не побеседовав? Вывод напрашивается сам собой: мнение это было навязано французскому послу княгиней Палей, которая именно так оценивала великого князя. Что ж, оставим подобные высказывания на совести Палеолога. Даже такие умные и проницательные люди, как он, могут, несомненно, порой ошибаться.
Что же касается Наташи, она действительно поддерживала дружеские отношения со многими депутатами Думы, из левого ее крыла. И, прежде всего, с депутатом-октябристом графом Капнистом. Полностью разделяла она и политические взгляды лидера партии октябристов Александра Гучкова
[152], которого М. Палеолог называл личным врагом «Их Величеств», а императрица требовала повесить. Лишь одно это могло привести «разведенку» к катастрофе во взаимоотношениях с императорским двором, которым теперь все больше управляла ненавидевшая ее Александра Федоровна.
Зная о том, что императрица мечтает о роспуске Думы, Наташа неоднократно публично высказывалась в поддержку этого представительного законодательного органа. Однажды она даже громко сказала об этом за столом в переполненном ресторане «Астория». Промолчать, попридержать язык? Нет, это вовсе не в ее характере. По Петрограду поползли слухи, которые могли привести к драматическим для жены брата императора последствиям…
Но это не всегда были только слухи. Лидеры Прогрессивного блока, зная о том, что Николай II, в значительной степени по наущению императрицы, собирался распустить Думу, пригласили на одно из заседаний великого князя Михаила и его жену. Младшему брату императора задали прямой вопрос: готов ли он наследовать престол? Михаил Александрович со вздохом ответил:
– Да минует меня чаша сия…Конечно, если это все же случится, то я предпочел бы Британскую систему правления. Не понимаю, почему Государь не желает об этом даже слышать.
Известный политический деятель Александр Керенский
[153] осудил такую позицию великого князя. Впоследствии в воспоминаниях он утверждал, что осенью 1915 года его посетил старинный приятель – граф Павел Толстой. Якобы, по словам графа, он пришел к Керенскому по просьбе великого князя Михаила, который знал о его тесных связях со многими рабочими и представителями левых партий. Михаил Александрович хотел бы знать, как отнесутся рабочие к тому, что он возьмет власть у старшего брата и станет вместе него императором. И после этого, мол, такое отступничество…
Но в это трудно поверить. Ведь великий князь никогда, по крайней мере, публично, не поддерживал взгляды Керенского. Если граф Толстой и приходил к нему с подобным предложением, то инициатором его могла быть только Наташа. Впрочем, это тоже – вряд ли. Ведь она прекрасно знала: если Николай II по той или иной причине отречется от престола, то наследует его цесаревич Алексей. А Михаил может рассчитывать только на роль регента, что, впрочем… тоже прекрасно. Морганатической супруге великого князя никогда не стать императрицей, а вот женой регента – почему бы и нет? Это была бы сладкая месть ненавистной Александре!
А может, в этой истории все гораздо проще? Не задал ли граф Толстой гипотетический вопрос, не более того? А Керенский мог просто неправильно понять его. Ведь не секрет, что многие беды происходят оттого, что зачастую люди просто превратно понимают друг друга…
Великий князь Михаил никогда не помышлял о смещении с престола венценосного брата, но о будущем своем и семьи думал с опаской. К чему может привести все возраставшее влияние императрицы и Распутина на Николая? Одному Богу известно…Он не раз пытался убедить императора «во вредном влиянии его Августейшей супруги». Но… тщетно. Ники просто не хотел его услышать и понять.
Но все эти разговоры были сугубо частными, и велись, в основном, в Могилеве, где братья подолгу оставались наедине. В обществе же Михаил никогда не позволял себе критических высказывания в адрес Николая Александровича. Чаще всего он ограничивался комментариями по различным техническим вопросам. Особенно интересовался транспортом, железнодорожным сообщением, состоянием дорог в целом. Ведь от этого во многом зависели успехи или поражения на фронте. Недаром британский консул Брюс Локкарт, встретившись с великим князем в Москве, высказал мнение: «Из этого Принца вышел бы превосходный конституционный монарх».
Это был именно тот образ, который Наташа пыталась создать Михаилу в Думе, и который, несомненно, пришелся бы депутатам по душе. Окажись он регентом, и все встало бы на свои места. Да, регент – еще не император, но только слепой мог не увидеть огромную разницу между женой Николая II и женой его брата. Обе они – умные и энергичные женщины. Одна из них ненавидела Думу и жаждала неограниченной власти, другая верила в парламентскую форму правления и конституционную монархию, обе имели огромное влияние на мужей. Несомненно, Наташа казалась союзником тем, кто ненавидел Александру Федоровну и считал ее врагом.
В феврале 1916 года Дмитрий Абрикосов отправился вместе с Наташей на заседание возобновленной Государственной Думы, которое проходило в Таврическом дворце. Они заняли места, предназначенные для высокопоставленных посетителей. Многие депутаты раскланивались с супругой великого князя, она, несомненно, приобретала известность в политических кругах.
Этот день стал поистине историческим, потому что заседание почтил своим присутствием сам государь. В тех редких случаях, когда он обращался к депутатам за последние десять лет, он делал это в Зимнем дворце. Теперь же – впервые приехал непосредственно к ним. Это не означало, конечно, что между императором и Думой могли возникнуть какие-то новые отношения. Просто ему нужно было как-то объяснить депутатам, почему он решил назначить новым премьер-министром никому не известного Бориса Штюрмера
[154]. Дума оскорбилась выбором Николая II, ведь это – удар по всей ее деятельности.
