– Это, должно быть, какая-то ошибка, ведь Ирина в Крыму.
Помолчала немного, и задумчиво повторила:
– Здесь, должно быть, ошибка.
…Когда Юсупов с Распутиным приехали во дворец, они сразу же прошли в погреб, где все уже было подготовлено к приему гостя. Феликс уверил «старца», что хозяйка занята с гостями, но скоро спустится вниз. Сверху доносились звуки граммофона, игравшего «Янки Дудль»
[163]. Он был заведен заговорщиками, которые изображали гостей Ирины – что-то громко кричали и смеялись.
Феликс старательно изображал радушного хозяина, и предложил гостю попробовать пирожные, в которые доктор Лазоверт собирался всыпать яд. Распутин отказался, но, потом, передумав, съел два из них. Юсупов замер… сейчас «старец» рухнет на пол, скорчившись от страшной боли. Но – ничего. Выпил залпом два бокала вина, в котором тоже должен быть яд, и опять… все безрезультатно.
Князь оцепенел, он не ожидал такого поворота событий. А его гость, вполне освоившись и прихлебывая чай, попросил хозяина спеть для него под гитару. Слушая пение, кивал головой и улыбался.
Так прошло больше двух часов. Феликс, потеряв самообладание, бросился наверх, чтобы спросить у друзей, что ему делать. Из всех только Пуришкевич остался тверд духом и сказал, что Распутину нельзя дать уйти. Феликс, переборов себя, взял браунинг Дмитрия и, спрятав его за спиной, вернулся в погреб. Там он подвел гостя к зеркальному шкафу, показал на богато украшенное распятие и сказал:
– Григорий Ефимович, посмотрите на него и помолитесь…
Тот пристально посмотрел на князя, потом – на распятие. И в этот момент Юсупов выстрелил. С пронзительным криком «старец» повалился навзничь – на лежавшую на полу белую медвежью шкуру.
Услышав выстрел, в погреб вбежали остальные заговорщики. Следов крови на теле Распутина они не увидели, но доктор Лазоверт, пощупав пульс, тут же объявил о его смерти. Но это заключение оказалось преждевременным: спустя несколько секунд лицо Распутина дернулось, и он медленно приоткрыл левый глаз. Затем открылся и правый. Юсупов остолбенел от неожиданности. И тут Распутин вскочил на ноги и с диким воплем бросился на своего убийцу. Тот вырвался, помчался с криком вверх по лестнице:
– Пуришкевич! Стреляйте, стреляйте! Он жив! Он убегает!
Пуришкевич тут же бросился во двор. В первое мгновение он не мог поверить глазам: ведь еще полчаса назад Распутин, казалось, был при последнем издыхании, и вот – воскрес! На бегу Григорий Ефимович громко кричал: «Феликс! Феликс! Все скажу Царице!» Вот уж поистине – феноменальная живучесть… Пуришкевич выстрелил – раз, другой… и все мимо. Тогда он остановился и изо всех сил укусил себя за руку, чтобы сосредоточиться. Опять выстрел – на этот раз пуля попала Распутину в спину. Он остановился… Четвертая пуля попала в голову… и вот беглец упал… Он лежал, распростертый на снегу, и только скрежетал зубами.
Когда Распутин, наконец, затих, его завернули в синюю штору, обмотали веревкой и отвезли к Неве, где Пуришкевич и Лазоверт сбросили тело в прорубь. Но через три дня, когда поднятая на ноги полиция нашла труп, оказалось, что его легкие полны водой. Всем стало ясно: отравленный ли, убитый или утопленный, Григорий Распутин – мертв. Перед обществом встала дилемма, как оценить случившееся: взяли убийцы «сибирского старца» на себя грех или принесли народу, стране освобождение. Каждый рассуждал на этот счет по-своему…
Скрыть имена тех, кто совершил преступление, не удалось. Ночью полицейский, стоявший на посту возле особняка Юсуповых, услышал выстрел. Он позвонил в ворота и вскоре к нему выбежал пьяный Пуришкевич. Забыв от возбуждения о предосторожности, он обнял стража порядка и радостно крикнул:
– Я убил Гришку Распутина, врага России и Царя!
Полицейский написал рапорт, и вскоре о драме, разыгравшейся прошедшей ночью, стало известно министру внутренних дел Протопопову, а вслед за этим – императрице. Утром следующего дня эту историю, приукрашенную множеством волнующих деталей, из уст в уста повторял весь Петроград.
Газеты вышли с пламенными статьями о том, что в России грядут перемены, не стало «злого духа». Перед Се́ргиевским дворцом
[164] на Невском проспекте, где жил великий князь Дмитрий Павлович, люди, стоя на коленях, молились за него. В храмах по всей стране перед иконами святого Дмитрия прихожане ставили зажженные свечи. А в Михайловском театре, стоило там лишь появиться великому князю Дмитрию, публика устроила ему такую овацию, что он, смутившись, вынужден был покинуть театр, не дожидаясь конца представления.
Феликс Юсупов собирался срочно выехать в Крым, и остановиться как раз там, где недавно отдыхали великий князь Михаил и Наташа. Но ему было строго приказано оставаться в столице. Дмитрия Павловича же взяли под «домашний арест». Арестовать великого князя мог только император, но в данном случае распоряжение – относительно обоих, исходило от Александры Федоровны.
Николай II прислал из Ставки письмо, в котором было сказано: «Отменить домашний арест Дмитрию не могу до окончания следствия. Молю Бога, чтобы Дмитрий вышел из этой истории, куда завлекла его горячность, чист». И все же, для безопасности великого князя, которому угрожали расправой фанатики – приверженцы Григория Распутина, у подъезда великокняжеского дворца поставили охрану.
Когда по городу разнесся слух, что его, возможно, расстреляют, питерские рабочие предложили Дмитрию Павловичу защиту. В Пскове, где размещался штаб Северного фронта, весть об убийстве «сибирского старца» встретили с ликованием. Некоторые предлагали выступить походом на Царское Село и убедить государя отречься от престола в пользу цесаревича Алексея, а регентом назначить великого князя Николая Николаевича. Дмитрия Павловича даже просили возглавить этот поход, но он холодно отказался, мотивируя это тем, что не может «нарушить присягу».
Великий князь Павел, потрясенный слухами об участии сына в убийстве Распутина, приехал к Дмитрию с иконой и портретом его матери. Он потребовал, чтобы тот поклялся на этих двух реликвиях, что он – не убийца. И Дмитрий торжественно сказал, глядя отцу в глаза:
– Я клянусь.
В определенном смысле он не кривил душой. Ведь стрелял в Распутина и сбрасывал его тело в Неву не он.
Распутина похоронили 23 декабря в Царском Селе, в углу императорского парка, где Анна Вырубова строила убежище для инвалидов. После этого государь определил наказание для Дмитрия Павловича – немедленно отбыть в расположение русских войск, сражающихся на фронте в Персии. Князя Феликса Юсупова он сослал в одно из его имений в центральной России. Пуришкевичу удалось избежать наказания.
