На следующий день он вернулся в Царское Село вместе с Михаилом. Император принял их в кабинете. Он молча курил, слушал, но казался безучастным ко всему, что говорил ему младший брат. Сандро с грустью подумал, что они попусту теряют время. Когда же настала его очередь говорить, он так разнервничался, что едва смог произнести несколько слов.
Спустя несколько дней Михаил предпринял еще одну попытку поговорить с братом, и опять безуспешную. В то время, когда он уже находился в Царском Селе, туда приехал Родзянко. В докладе государю он пытался донести до него свое предчувствие надвигающихся тягостных событий, но император слушал его невнимательно, и вскоре прервал, дав понять, что спешит. Словно извиняясь, сказал, что к нему приехал великий князь Михаил Александрович, и они собираются выпить чаю…
И все-таки наступил момент, когда, казалось, давление, которое Николай II ощущал со всех сторон, принесет, наконец, положительный результат. Незадолго до отъезда в Ставку император собрал министров и объявил им, что собирается на следующий день ехать в Думу и лично объявить там о назначении ответственного кабинета. Но в тот же вечер он изменил мнение. Вызвал во дворец председателя Совета министров князя Н. Д. Голицына
[179] и сообщил ему, что уезжает в Ставку.
Князь был поражен, и не удержался от вопроса:
– Как, Ваше Величество?.. А ответственный кабинет? Вы же хотели завтра ехать в Думу?
Император ответил кратко:
– Я изменил свое мнение.
До падения царского правительства оставались считанные дни.
…Петроград находился в тисках холода и голода. Длинные очереди за хлебом, в которых горожанам приходилось стоять по много часов, стали печальной приметой времени. Из-за нехватки топлива останавливали работу фабрики и заводы. Рабочие толпились на улицах – недовольные, мрачные, выходили на демонстрации протеста. Солдаты, жившие в казармах, собирались у печки и часами слушали речи агитаторов. Все понимали: что-то должно произойти. Все разговоры были о революции, и она, как мрачный призрак, маячила у городских ворот.
25 февраля, в субботу, Михаил Александрович сделал запись в дневнике о беспорядках на Невском проспекте. Рабочие шли по главной магистрали столицы с красными флагами, бросали гранаты и бутылки с зажигательной смесью в полицейских. Солдатам приказали открыть огонь по демонстрантам… Главная причина беспорядков – нехватка хлеба. Есть жертвы: трое демонстрантов и трое полицейских убиты, около ста человек ранены.
Но самый впечатляющий инцидент произошел на Знаменской площади – возле Николаевского вокзала, откуда отправляются поезда в Москву. Полицейский инспектор Крылов, верхом на лошади, вклинился в толпу демонстрантов, собравшихся возле статуи Александра III
[180]. Он собирался выхватить из рук одного из рабочих красный флаг, но его тут же убил какой-то казак.
Казаки всегда были той силой, которой боялись больше всего. Именно их традиционно бросали на подавление мятежей. Но даже если они больше не выступали гарантом царской власти, то кому же вообще можно верить?
Забастовка охватила весь город. Остановился транспорт, не выходили газеты. Огромные толпы народа кричали на улицах: «Долой немку! Долой Протопопова! Долой войну!»
Заседание Кабинета министров длилось круглые сутки. Но проблему продовольствия решить так и не удалось. Императору слали телеграммы – его умоляли вернуться в столицу. Весь кабинет, за исключением Протопопова, решил подать в отставку, убеждая Николая II назначить новых министров, приемлемых для Думы. Но Николай, введенный в заблуждение Протопоповым, ответил, что об отставке кабинета не может быть и речи. Из Могилева он телеграфировал военному коменданту Петрограда генералу С. С. Хабалову
[181]: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. Николай».
На следующий день по всему городу были развешены плакаты, запрещающие шествия и демонстрации. В противном же случае, говорилось в них, по бастующим будет открыт огонь. Но люди, казалось, не обращали внимания на грозные предупреждения властей. В этот день Михаил записал в дневнике, что беспорядки усилились. На Суворовском проспекте и Знаменской улице число убитых достигло двухсот человек. Но многие солдаты не хотели подчиняться приказам командиров. Рота лейб-гвардии Павловского полка отказалась стрелять в бастующих, и, когда командир роты потребовал исполнения его приказов, его застрелили.
Вечером Родзянко послал тревожную телеграмму императору в Ставку: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Доставка продовольствия и топлива полностью дезорганизована… на улицах беспорядочная стрельба. Необходимо… лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство». Послание Николаю II председатель Государственной Думы закончил словами: «Да не падет вина на Венценосца».
Николай, прочитав телеграмму, повернулся к генералу Алексееву, и, пожав плечами, сказал:
– Этот толстяк Родзянко мне написал какой-то вздор, на который я ему даже отвечать не буду.
Но все же император решил послать в столицу подкрепление и вернуться в Царское Село. Он приказал командующему фронтом в Галиции генералу Н. И. Иванову
[182] собрать четыре лучших полка с передовой, идти с ними на Петроград, и – при необходимости, взять его штурмом.
