Для императрицы эти новости казались обнадеживающими. Она рассуждала: если поезд будет идти по графику, то Николай прибудет в Царское село примерно через шестнадцать часов, к 9 утра. Александра Федоровна тревожилась о муже, но старалась сохранять спокойствие. Она знала: мятежники уже добрались до Царского Села, но к Александровскому дворцу им не пройти, он круглые сутки находился под надежной охраной. В преданности войск императорской фамилии она не сомневалась. Ведь это гвардейцы, казаки Собственного Его Императорского Величества конвоя, артиллеристы, стрелки, матросы Гвардейского экипажа, которыми командовал великий князь Кирилл… Словом, не просто первоклассные войска, а «личные друзья» императорской семьи.
Родзянко, обеспокоенный нависшей над Царским Селом опасностью, посоветовал императрице вместе с детьми покинуть на поезде дворец. Но это оказалось невозможным из-за болезни детей. К тому же, сказала ему Александра, они находились под надежной охраной. Генерал Иванов подтягивал к Царскому Селу дополнительные войска… к тому же, император вернется домой утром. Нет, волноваться, определенно, не о чем… Родзянко ответил ей:
– Когда дом горит – все выносят!
Но императрица своего решения не изменила.
Конечно, немного Александра Федоровна была озабочена. Но – не обеспокоена. Толпы мятежников действительно рыскали по городу, но их взоры обращены, как она считала, вовсе не на дворец. Эти люди занимались мародерством и грабили винные магазины. За дворцовыми воротами действительно раздавались звуки выстрелов, но в самом здании все оставалось по-прежнему спокойным. Но так ли было на самом деле?
Вот как вспоминает об этих тревожных часах в «Страницах из моей жизни» фрейлина ее величества Анна Вырубова: «Никогда не забуду ночи, когда немногие верные полки (Сводный Конвой Его Величества, Гвардейский Экипаж и Артиллерия) окружили дворец, так как бунтующие солдаты с пулеметами, грозя все разнести, толпами шли по улицам ко дворцу. Императрица вечером сидела у моей постели. Тихонько завернувшись в белый платок, она вышла с Марией Николаевной
[198] к полкам, которые уже готовились покинуть дворец. И, может быть, и они ушли бы в эту ночь, если бы не Государыня и ее храбрая дочка, которые со спокойствием до 12 час. обходили солдат, ободряя их словами и лаской, забывая при этом смертельную опасность, которой подвергались». Вернувшись во дворец, Александра Федоровна казалась совершенно спокойной, она словно светилась изнутри и шептала:
– Они все наши друзья… так преданы нам… Завтра Иванов войдет в город с подкреплением, Николай вернется и все опять будет хорошо…
Император тоже надеялся, что прибудет в Царское Село по расписанию. И сначала все действительно шло хорошо, но в 4 часа утра поезд остановили на станции Малая Вишера. Николаю II доложили, что революционно настроенные войска блокировали железнодорожные пути. Это был для него настоящий удар. Каких-нибудь пять часов оставалось ехать до дома, и он обещал жене не задерживаться…
После непродолжительного разговора с офицером, вошедшим в царский вагон, решили, что оба поезда направят в Бологое – станцию, находящуюся на полпути между Москвой и Петроградом, а затем в Псков, где дислоцировалась Северная армия под командованием генерала Николая Рузского
[199]. Это – ближайшее безопасное укрытие, но в таком случае император будет удаляться от дома. К тому же, он не сможет оттуда командовать войсками, как сделал бы это в Ставке. Но другого выхода в тот момент он не видел. И, вернувшись в вагон, в отчаянии написал в дневнике: «Стыд и позор!»
…Поезд, набирая ход, понесся по заснеженной русской равнине. Все дальше и дальше от дома. А император всея Руси стоял, прижавшись разгоряченным лбом к заиндевевшему стеклу, и думал: кто же он теперь – государь или заложник мятежников?
А в Царском Селе, со все возраставшей тревогой, его ждала Александра Федоровна. Время шло, Николай не возвращался, и она послала отчаянную телеграмму, адресованную «Его Императорскому Величеству». Но вскоре она вернулась. На бланке кто-то нацарапал синим карандашом: «Место пребывания адресата неизвестно».
Огромная страна оказалась без правительства. Император затерялся где-то в поезде, несущемся по бескрайним ее просторам. А в Петрограде власть захватили восставшие, которые пытались в Таврическом дворце установить свои порядки по переустройству России. Величественное здание, еще недавно принадлежавшее парламенту, теперь было заполнено шумной толпой рабочих, солдат и студентов, которые объединились в новую организацию – Совет рабочих и солдатских депутатов. Несколько сотен думских депутатов, людей образованных, интеллигентных, которые создали Временный Исполнительный комитет, теперь вынуждены тесниться здесь с тысячной толпой уличных ораторов и повстанцев. Кругом – хаос, которому не видно конца.
В этой толпе с самого начала революции центральной фигурой стал Александр Керенский
[200] – 36-летний юрист, депутат-социалист, который сумел объединить оба лагеря – Думский комитет и Совет. Он был избран вице-председателем Совета, а через три дня стал также и министром юстиции в новом Временном правительстве. Один из депутатов Думы, Василий Шульгин, так позже писал о Керенском тех дней: «Его слова и жесты были резки, отчеканены, глаза горели. Казалось, он вырастал с каждой минутой».
Вскоре в Таврический дворец доставили первого важного пленника – Ивана Щегловитова
[201]. Председатель Государственного совета и бывший министр. Керенский, подойдя к нему, громко выкрикнул: «Вы арестованы! Ваша жизнь в безопасности… Государственная Дума не проливает крови». Позже он приобрел всеобщее уважение за предотвращение массовой резни. Ведь поток важных арестованных все нарастал: князь Голицын, Штюрмер, митрополит Питирим
[202], почти все министры царского правительства. Кого-то привели сюда силой, а некоторые сами пришли сдаваться.
В течение нескольких дней число пленников исчислялось уже сотнями. Найти адреса царских сановников оказалось совсем несложно – они указаны в телефонном справочнике, изданном в Петрограде в 1916 году. И все эти люди обязаны сохранением жизни именно Керенскому. Впоследствии, вспоминая дни Февральской революции, он писал: «В первые дни революции Дума была полна всеми типами ненавидимых чиновников монархии. День и ночь революционная буря бушевала над арестованными людьми. Огромные залы и бесконечные коридоры Думы были наводнены вооруженными солдатами, рабочими и студентами. Волны ненависти бились о стены. Если бы я шевельнул пальцем, если бы я просто закрыл глаза и умыл руки, вся Дума, весь Петербург, вся Россия могли утонуть в потоках крови…»
