Так значит, угадал я со швом, что был на ее животе, что от кесарева он. А она мне и тогда наврала — что детей больше иметь не может. Дрянь! Я ей сочувствовал! Я ее боль — как свою! А она!
Злюсь снова.
— Сейчас к врачу поедем, — решаю вдруг, — посмотрим. Рожала ты или нет. И как детей больше иметь не сможешь, тоже — посмотрим.
Глава 15
Мирослава
Дёрнул меня грубо наверх. Пьян, таким пьяным я его ещё никогда не видела, ни разу. Из дома вышли без звонка, он и я следом, как на привязи — за руку тащит. Но, тем не менее, охрана нас уже ожидала. И вид Чабаша их нисколько не удивил — пьян, в одной руке бутылка виски, в другой баба всклокоченная, словно так и надо.
— К врачу, — велел Чабаш. — К бабскому, этому…гинекологу.
— Ночь уже, — робко ответил самый молодой парень.
— Я какого хрена миллиардер тогда? — рявкнул Давид и вопрос разрешился.
Меня грубо затолкал в машину, я коленом ударилась, но неважно. Про меня на некоторое время словно позабыли, и прислонившись виском к стеклу, я смогла думать. Виктор не дурак. Значит, с Сережкой все хорошо настолько, насколько может быть. И будет хорошо до тех пор, пока я буду играть по их правилам. Но Господи, как я все это ненавижу…
— Выходи, — бросил Давид.
Я думала меня просто привезут к дежурной больнице с гинекологическим отделением, но это явно роскошный кабинет врача частной практики. Он, чуть в возрасте, седой, но подтянутый, только входит, на ходу накидывая халат и перчатки на руки надевая.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я.
— Здравствуйте, — кивнул он. — На что жалобы?
— На пиздеж не в меру, — ответил Давид. — Давай-давай, раздевайся.
Я помедлила. Не потому, что стеснялась. В кабинете был только доктор и Давид. Просто…я чувствовала себя униженной. Давид же медлить не стал, подошёл, рванул на мне одежду, усугубляя моё унижение, а затем развалился на кожаном диванчике для посетителей, отхлебнул виски и закурил.
Я послушно залезла на кресло. Пусть и дорогое, все равно холодит кожу. Отвела взгляд, смотрю на картину на стене — мазня ярких красок, больше всего чёрного и красного. Херня, которая стоит приличных бабок. Примерно такая же мешанина из херни у меня сейчас в душе. И реветь хочется, моргаю, не помогает, одна слезинка скатывается и впитывается в волосы.
— Мне нужно знать, точно ли она рожала, — велел Давид.
Меня осматривают. Сейчас я максимально не принадлежу сама себе. В моей жизни много всякого дерьма было, но такого — никогда. Я чувствую себя вещью, у которой совершенно не прав. Со мной могут делать что угодно. Вот сейчас например УЗИ делают…
— Роды в анамнезе есть, — спокойно говорит доктор. — Родоразрешение путем кесарева сечения. Точную дату не назову, но судя по состоянию рубца на матке прошло пять-десять лет.
— Она может иметь детей?
Сейчас его голос напряжен, словно это имеет для него особое значение. Я закрываю глаза, но дистанцироваться от того, что происходит не выйдет — я по пояс обнажена, ноги мои разведены. Не буду сейчас плакать. Вот потом заберу Серёжку, уложу его спать, и тихонько ночью поплачу, чтобы не услышал.
— На первый взгляд репродуктивная система в норме, девушка здорова. Но я не взялся бы так утверждать, вопрос деликатный, требует дополнительных обследований.
— Похер, — резюмирует Давид. — Главное мы выяснили. Наша Слава любит врать, а вот сдохнуть совсем не боится.
Торопливо вытираю с живота и промежности липкий медицинский гель. Натягиваю одежду. Иду за Давидом. Возвращаемся тем же путем в его квартиру. Я надеюсь, что он уже перебесился, но нет. Тащит меня к той же батарее, щелкают наручники…
Садится напротив. Он пьян, я знаю. Но глаза совсем трезвыми кажутся, холодными, жестокими. Мне страшно, но я пытаюсь держать себя в руках.
— Пей, — говорит он и бутылку мне протягивает.
— Не хочу, — пытаюсь отказаться я. — Крепко…
— Пей, кому сказал! — кричит Давид. — Ты блядь, моя шлюха, и будешь делать все, что я скажу.
Провоцировать его страшно. Беру бутылку, делаю маленький глоток. Следом ещё один, подавляя рвотный спазм — очень крепко. Алкоголь обжигает горло, теплом скатывается в желудок, и становится немного легче. Третий глоток делаю добровольно, потом ставлю бутылку в сторону.
— Зачем ты лжешь? — спрашивает он.
— Просто хотела защитить своего ребёнка, — отвечаю я.
— Ложь! — кричит в ярости.
Думаю — ударит, сжалась, ожидая удара, но он сдержался.
— А помнишь, — вдруг удивил он. — Тогда, семь лет назад. Ты приехать должна была и не приехала. Я к тебе сам поехал. Зашёл, а у тебя кошка облезлая чужая, и ты ревешь, потому что её хозяин утопил котят, и мёртвых вместе с кошкой выкинул на помойку?
— Помню, — сухо отозвалась я.
Именно так у меня появилась Матильда, сидела на помойке рядом с пакетом, в котором мёртвые котята. Этого мне не забыть.
— Ты так плакала… Я ездил, как дурак, искал котёнка, чтобы утешить кошку и тебя заодно. Нашёл. Ты ревела тогда, и улыбалась разом, глядя как чужой котенок сиську кошачью сосёт, а кошка урча его вылизывает. Было дело?
— Было, — снова согласилась я.
— Тогда ты тоже лгала? Отвечай, сука, в глаза глядя, лгала мне тогда???
За волосы схватил, заставляя голову запрокинуть, и сам близко близко так, глаза в глаза смотрим.
— Нет…нет, нет. Я не лгала тогда, Давид.
Со стоном, до боли, до привкуса крови во рту, впился поцелуем в мои губы, не щадя, не жалея. Дёрнул меня к себе за ноги, заставляя развести их в стороны. Ударилась снова. Ремень расстегнул и брюки, навалился сверху. Я сухая совсем, не готова ещё, но сейчас это мало его волнует — большой член уже тычется в промежность, отыскивая вход. Направляет его рукой, стискиваю зубы, чтобы не застонать от боли, чуть меняю положение, чтобы удобнее было принять его в себя полностью.
— Моя, — тяжело дышит, двигаясь во мне он. — Моя шлюха. Трахаю, как хочу. Когда хочу. Сколько хочу. Моя.
