— Твоя, — шепчу я, и снова глаза закрываю.
Не могу сдержаться и плачу. Не от боли. От дурацкой жизненной несправедливости. Сколько лет я мечтала, чтоб он «моя» сказал? И вот судьба принесла на блюдечке, да только все вывернув, ненавижу судьбу.
— Насиловать тебя буду, — говорит, ускоряя темп.
Чувствую — скоро кончит. Я все же стала влажной, и движения его сильны и резки. Чуть сжимаю влагалище, приближая его оргазм. Он стонет, ловлю отголоски его удовольствия, что дрожью по телу бежит. Падает на меня всем телом.
— Не сможешь ты меня изнасиловать, — тихо говорю я, и глажу пальцами свободной от наручников руки его тёмные волосы.
— Почему это?
— Да я же и так твоя вся… Бери. Я люблю тебя.
— Врешь, снова врешь, — шепчет в мою шею Давид.
Перебираю пальцами его волосы. Вдыхаю его запах, крепкий мужской, с примесью табака и алкоголя. Ненавижу себя, за то, что понимаю — даже такие ворованные минуты все равно счастье.
Глава 16
Мне херово было.
И не от алкоголя, хотя и от него башка болит тоже.
Гадко. От себя противно. От ситуации.
Славка сидела возле батареи, подол задранный обнажал босые ноги. Заметив мой взгляд, она его отдернула вниз.
Боится. Боится, что снова как животное себя поведу.
Наверное, именно этот ее жест меня отрезвил.
Я злился на себя, что сорвался, что взял ее силой. Не привык раскаиваться в своих поступках, но здесь было другое. Тошно мне.
Я поднялся, поправив свою одежду, достал из кармана брюк ключи от наручников и Славку отстегнул.
Славка руку свою потерла, поморщившись. Затекла, видимо, от неудобной позы. Я ее ладонь перехватил. На изящном тонком запястье натёртый след от стальных оков, алая пометка.
Потёр осторожно, восстанавливая кровообращение, в глаза мы друг другу не смотрели.
Я все ещё был захмелевшим, но уже мог нормально думать. И мысли эти — один черт херовые.
— Так лучше? — спросил, выпуская ладонь. Слава все это время терпеливо сидела, не проронив ни звука, не сопротивляясь моим движениям.
— Лучше, — ответила она.
Я поднялся первым, помог ей встать.
— Где ванна знаешь. В гостевой застелено.
— И даже как собаку на цепь обратно не посадишь?
Не выдержала, подколола. В словах столько горечи, что утонуть в ней можно. Я Славке в лицо заглянул и тут же взгляд отвёл.
— Не посажу, не бойся.
Я до кровати дошел, бухнулся на нее прямо так, в шмотках. Краем уха слышал, как Слава по дому передвигалась.
Звуки чужого присутствия было непривычны. Баб я сюда не водил никогда, жил один.
И уж тем более никого не пристёгивал к батарее, чтобы потом силой брать.
Закрыл глаза, веки налились тяжестью. Так и уснул — сном тяжёлым, беспробудным, до самого утра.
На следующий день хмуро все было. И на улице непогода, и в квартире.
Вчерашний бурбон явно был не к добру, я выпил целый кувшин воды, испытывая дикую жажду. Нужно было вернуть ясность мыслей, пока это давалось с трудом.
Я глянул на свое отражение в зеркале, поморщился недовольно, рожа помятая, невыспавшаяся. Похер.
Славка из гостевой комнаты носу не казала, я собрался в офис, ушел, хлопнув дверью. Думаю, моему отсутствию она обрадуется только.
В кабинете первым делом вызвал Вовчика.
— Сможешь телефон разблокировать? — протянул ей мобильник Славки. Тот покрутил его в руках, пожал плечами:
— Смогу, — и вышел из кабинета.
Славке я не верил. И дело не только в том, что она родила ребенка.
Я слышал разговор ее с сыном. И видел ее. Столько в глазах было любви и нежности к пацану, которых я не видел в жизни.
На меня мать так никогда не смотрела. Никогда. Она воспитывала, учила, кормила, одевала, но нежности не знала.
Как, впрочем, и отец.
Он был военным, часть моего детства мы мотались по гарнизонам, меняя школы, города, одноклассников своих имена я не успевал запомнить.
Меня растили в строгости, избегая бабских нюней и гораздо чаще я видел ремень, чем доброе слово.
Возможно, поэтому меня так переклинило.
Я достал сигареты, прикурил, сегодня горечь табака была особенно заметной. Затянулся глубоко, выпустил дым через ноздри.
Что-то ещё было в этом разговоре. Что-то, что меня смущало.
Страх.
Страх пацана, который был в его оклике, страх в глазах Славки. Нечисто тут, блять, по-любому выяснить надо, что не так.
Вовчик появился только к вечеру. В одной руке телефон, в другой звонков распечатка.
— Молодец, — похвалил я его, разглядывая листы. На первом — пароль от телефона, я провел по экрану, разблокируя его.
Начальник охраны правильно исроколвал мое поведение, не стал задерживаться. Ушел, прикрыв плотно дверь, а я остался один на один с самым сокровенным, что у Славки было.
Открыл галерею.
Фотки сына. Пацан мелкий, волосы светлые. Я листал его снимки, вглядываясь в черты лица. Он удивительным образом был похож и не похож на Славу одновременно.
Белобрысый, без одного нижнего зуба, худой, с серьезным выражением лица.
Фото самой Славы было немного, пару сэлфи, все приличные. И не скажешь, что ее когда-то под меня контракта ради подложили.
Я методично залез во все приложения, где она могла общаться, но ничего не нашел.
Переписки с массажистом, шугаринг, косметолог, репетитор по шахматам и английскому для пацана.
Она вела максимально праведный образ, не прикопаться. И только один контакт вызывал у меня подозрения больше прочих.
Виктор Васильевич. Ему она звонила чаще прочих и в последний раз — вчера.
