— Вас ищут, — сказал он тихо, — может, перекантуетесь у меня, пока не утихнет?
— Не хочу тебя втягивать, ты и так уже помог, — возразил я. У него дома Белоснежка, двое мелких, которыми нельзя рисковать, я не имел на это просто морального права.
— Куда сейчас?
— Вовчик ждет отмашки, он там следит за ситуацией.
— Удачи, — кивнул Имран и протянул мне пистолет, который я спрятал за пазухой.
Мы расселись по разным машинам, я знал, что все необходимое уже подготовлено здесь, главным оставалось въехать в город незамеченным. С этим были сложности, наверняка, на подступах уже стоят посты, и проверять будут каждую машину.
На трассе мы разъехались по разные стороны, я гнал, лавируя в потоке. Нужно было выгадать хоть несколько часов на сон, но их просто не было.
Мы ехали часа три, сделав крюк, чтобы заехать позже в родной город с противоположной стороны, не там, где нас ждали.
Остановку делали всего раз, чтобы закупиться едой и питьем. Сережа спал, сложив голову на коленях у Славки, она без конца гладила его по светлым, спутанным волосам. Я поглядывал на нее в зеркало заднего вида, и может, поэтому хвост заметил почти сразу.
Повилял, пытаясь убедиться, за нами едут или нет, но здесь, на прямой, как палка, дороге, сложно было не понять, что преследователи ехали за нами, они и не скрывали особо.
— Что-то случилось? — Славка быстро уловила перемену в моем настроении, тревога поселилась на ее лице и она сильнее прижала к себе сына.
— За нами хвост, — ответил я, — сейчас будем отрываться.
Глава 45.
Мирослава.
Слишком мало было покоя. Я не успела им насладиться. Не успела надышаться своим сыном. В тревоге посмотрела назад, совершенно не понимая, кто за нами едет, кого Давид увидел. Моя тревога передалась сыну, он заворочался во сне. Опустила ладонь ему на плечо — пусть чувствует, что мама рядом.
— Позвони Вове, — умоляюще попросила я.
Плевать теперь, что Вова мне не нравится, что я ему не нравилась, что он под меня копал. Не до разногласий, он может спасти моего сына.
— Не успеет, — сквозь зубы сказал Давид.
В город мы пробраться не успели — вокруг тянутся промзоны. С ужасом понимаю, что это просто идеальное место для убийства, на выстрелы даже не выйдет никто.
— Что ты задумал?
Накаркала, черт! Стоило только подумать про выстрелы, как прозвучал первый. Это когда машину нашу с Чабашем расстреливали я даже испугаться не успела. А сейчас с нами сын. Мой сын. Наш…
— Пригнись.
Серёжка проснулся, вскинул на меня круглые испуганные глаза. Ещё выстрел. Тяну его вниз, в тёмный промежуток между сидениями.
— В нас стреляют, да? — шепчет он.
— Да, — не нахожу сил и смысла во лжи сейчас. — Но мы будем спасаться. Давид умный.
— Он убил человека. Из пистолета, — тихо сказал сын.
Господи, все это не для глаз и ушей шестилетнего ребёнка. Я сильно рисковала тогда, семь лет назад, приняв осознанное решение рожать. Я хотела ребёнка, не какого-то, а именно этого, что рос в моем животе. Думала, сумею спрятаться, убежать от всех. А теперь моё прошлое за нами гонится…
Следующий выстрел более меткий. Он бьёт по машине, заставляя меня вздрогнуть, а сына закричать. Прижимаю его к себе, закрываю собой, глажу по волосам, шепчу что-то, не отдавая себе отчёта, что говорю. Главное, пусть слышит мой голос. Я не знаю, на какой скорости мы едем, я не вижу ни спидометр, ни дорогу, но чувствую вибрацию автомобиля, как он подлетает на неровностях дороги. Я молюсь, хотя не особо верила в бога. Сейчас я готова поверить во что угодно, только бы мой сын жил.
Стекло автомобиля сдаётся и сыпется колкой крошкой на сиденья и наши спины. Не острое, но сечет больно кожу. Стреляют все чаще, за звуками выстрелов я с трудом слышу свои мысли и хриплое дыхание сына. Но я слышу гудок. Длинный протяжный гудок поезда. Осознание приходит немедленно. Прижимаю Серёжку рукой ниже к полу, а сама приподнимаюсь. Я смотрю не назад. Вперёд. Там — грузовой поезд. Длинный, лента груженых вагонов уходит куда-то за тёмный горизонт. Он летит вперёд, а мы летим ему навстречу.
— Мы не успеем, — шепчу я в самое ухо Давида, прижавшись грудью к его креслу.
— Это наш единственный шанс, — жёстко отрезает он.
В фильмах я подобные сцены видела десятки раз. Всего-то успеть проскочить перед летящим на скорости поездом. Но это — не фильм. Мы не успеем. Машину раздавит всмятку.
— Остановись! — кричу я.
— Пригнись, блять! — кричит Давид, потому что пуля врезается в подголовник соседнего сиденья.
Я не нахожу в себе сил пригнуться. Я смотрю на это. До переезда остаются считанные метры, я вижу испуганное лицо машиниста, мой крик растворяется в оглушительном реве гудка.
А потом автомобиль немного подбрасывает на рельсах и все заканчивается. Яростно гудящий поезд мерно стучит колёсами позади за нашими спинами, а я просто пытаюсь вдохнуть воздух, и понимаю вдруг, каково Серёже во время приступов.
Тащу его снизу, с пола к себе на колени, осматриваю, ощупываю, он так испуган, что даже не сопротивляется.
— Ты цел? — спрашиваю сына. А он не отвечает, хрипит, пытаясь вдохнуть воздух, как я недавно. Только моя паника улеглась, а у ребёнка приступ. — Давид, останови, Серёже плохо!
— Не могу, — жёстко отвечает он. — Поезд не будет ехать вечно.
Давит на газ, мы петляем между каких-то гаражей и бараков, погасив фары на приличной скорости, но меня уже ничто не способно испугать.
— У него ингалятор в кармане, — бросает Давид.
А меня затапливает волна нежности — он и об этом успел подумать. Обшариваю карманы, не нахожу, с ужасом понимаю — потеряли. Серёжа вдыхает воздух все реже, и со все большим усилием, у меня трясутся руки. Давид тормозит в одном из переулков, выходит, молча ищет ингалятор с нами, обшаривает пол. Слышит жёсткое дыхание ребёнка и мрачнеет на глазах.
— Дыши, — говорю сыну. — Мы умеем купировать приступы. Это непросто, но мы сможем.
У него в глазах — паника. Он слишком напуган и преследованием, и стрельбой, а теперь и приступом.
— Пристегнись, — командует Давид. — И ребёнка пристегни, в аптеку поедем.
Послушно выполняю команду, хотя понимаю — нет в этом захолустье круглосуточной аптеки. А навигатор тоже показывает — одна только аптека, и та закрылась вечером. Но я верю в Давида.
До аптеки мы долетаем быстро. Давид и не думает тормозить, напротив, набирает скорость. Я снова кричу, я голос сорву снова. Потому что мы летим прямо в тёмное витринное окно аптеки. Оно с гулким грохотом разбивается, стекло автомобиля давно разбилось, все падает в салон, а мы, корежа стеллажи со всякой ерундой и бадами въезжаем прямо в аптеку. Завывание сигнализации бьёт по ушам.
