Мы едем в окружении джипом с номерами чужого региона, ребята плотно обступили мой автомобиль. Держимся на одинаковом расстоянии, но уже на первом светофоре появляются гайцы. В брониках, в руках калаши, выходят на дорогу, машут палкой.
— Не останавливаемся, — рычу вслух, будто Анвар, сидящий в головной тачке, может услышать меня.
Он не слышит, но и не думает тормозить, лихо проносимся мимо. Последний автомобиль из кортежа прикроет, я знаю, а мы, уже не скрываясь мчим дальше, в центр.
Кажется, что город не такой большой, и до центра рукой подать, только не тогда, когда на тебя охотятся буквально все.
Первые выстрелы раздаются тут же, как только мы оставляем позади пост, и я уверен, это не менты.
Наши бойцы отбиваются, стреляя в ответ, не останавливаясь, летим на огромных скоростях. А потом — громкий взрыв, и автомобиль сзади нас взрывается, я успеваю увидеть в зеркало заднего вида, как прямо находу выпрыгивают на дорогу шерхановские пацаны.
Ни один мускул не дрогает на лице, я просто не имею права, даже не думаю о том, что следующий выстрел может быть в нашу машину, а у меня на пассажирском сидит бледная до невозможности Славка и пацан, мой сын.
И я не могу подставляться.
Потому сворачиваю резко вправо, покрышки чертят следы по асфальту, пахнет сцеплением и горящей резиной. Несусь вперед, к офису, там наверняка будут ждать, но Вовка должен организовать «зеленый» коридор. Иначе пиздец, иначе несдобровать.
Обстрел не прекращается, на хвосте висят два незнакомых автомобиля, и когда я пролетаю один из переулков, откуда-то сбоку вылетает Анвар. Его мощный черный джип несестся на таран, вонзаясь тупым носом в бок автомобиля преследователей.
Скрежет металла, дикий визг тормозов — и минус один хвост.
До офиса еще немного.
От моего звонка Вовке прошло двадцать две минуты, я не уверен, что за это время журналисты успеют добраться, но хоть один, непременно будет.
Высотное здание уже виднеется впереди, когда выстрелом разбивает лобовое стекло. Я вижу несущуюся мне навстречу махину, и давлю по газам.
— Спрячься, — бросаю Славке, и она тут же ныряет, прикрывая голову сына. Надо было бы их высадить, да некогда, времени нет.
Расстояние между двумя автомобиля стремительно сокращается, я вижу лицо водителя, достаю пистолет и стреляю прямо в него, сквозь разбитое стекло.
Пуля попадает точно в цель, автомобиль, потеряв управление, виляет, а потом, натыкаясь на бордюр, летит боком прямо на нас. Выжимаю сцепление, кручу руль, тачка идет юзом, кренясь так, что еще немного и опрокинется. Блядство.
Кое-как, выравниваю корпус авто, снова давлю по газам. Я вижу машины телевидения возле офиса, а значит, почти в безопасности. Жму на гудок, привлекая к себе внимания, пусть все видят, что Чабаш явился, восстал из мертвых.
Здесь уже никого нет, только свои, дорогу позади меня блокируют автомобили из службы охраны. Я не знаю, что там с Анваром и остальными пацанами, об этом думать просто некогда.
Торможу лихо перед самым входом в здание, репортеры обступают краденный, разбитый автомобиль, чей корпус изрешечен картечью выстрелов. Выхожу, выпрямляюсь, поворачиваюсь к ним лицом и говорю:
— Дамы и господа. Я выжил. Но убийца, который охотится за мной, все еще на свободе
Глава 48.
Мирослава.
За эти дни я прожила множество жизней. И каждая была до упора полна нервами и ходьбой по краю на самом краю истерики. Держаться мне помогали мои мужчины. Серёжка, потому, что я должна была быть сильной для него. И Давид, благодаря которому я могла быть сильной. Иначе бы я сломалась.
Гонка на грани выживания, где шаг в сторону и смерть выморозила меня изнутри. Я даже не чувствую больше страха. Только голову Сережкину к себе прижимаю, чтобы не посекло, не задело. Главное, чтобы он выжил. А если мы с Давидом погибнем, что-то мне подсказывает — огромный, мрачный Шерхан и его жена куколка не бросят моего сына. Они любить его будут. У меня впервые в жизни настолько крепкий и надёжный тыл.
Автомобиль выжимая из себя все возможное подлетает на дороге, сзади грохочут выстрелы и даже взрывы. Серёжка вздрагивает всем телом.
— Мама, мы же выживем? — спрашивает он.
— Давид нас спасёт.
— А зачем он нас спасает?
Наклоняюсь к нему ниже, целую в лоб, после приступа его в жар бросило, волнистые прядки прилипли к влажной коже.
— Мы завтра поговорим.
И свято верю в то, что это завтра настанет. Иначе и быть не может. И жить мы будем долго и счастливо. Машина тормозит так резко, что нас бросает вперёд, благо спасают ремни безопасности. Машину тесно обступают толпа, я радуюсь, что теперь в нас не будут стрелять, и одновременно опасаюсь того, что там, среди других людей мог затаиться убийца.
Я смотрю на Давида, ловлю каждое его движение и слово. Он только вышел из ворованной и основательно уже битой машины. На нем одежда с чужого плеча. На щеке длинная царапина. Но он чувствует себя королём. Он руководит всей этой толпой, и она внемлет ему, прислушиваясь к каждому его слову.
А я…я ему не подхожу. Почему-то именно сейчас я вспомнила, как все началось. Я тогда идеалисткой глупой была. Годы в детдоме научили выживать, но дури из головы не выбили. Я помнила, что такое нормальное детство, помнила любовь матери. Я не верила в то, что абсолютно любой человек может быть дерьмом.
Я много читала. Очень много. Книги мне помогли пережить детский дом. Кто-то там влюблялся, кто-то строил интриги, дружил, а я — читала. Библиотекарша Галина Николаевна очень быстро стала для меня просто тетей Галей. Помогала ей, бежала после уроков в библиотеку сразу. Интернет тогда был доступен лишь элите, и когда я перечитала всю библиотеку, тетя Галя начала таскать мне свои книги. Удочерить меня хотела, да кто даст ребёнка одинокой женщине в возрасте с копеечным заработком…
В университет поступила. Быть может, все бы пошло иначе, но мой идеализм жёстко разбился о реалии современного мира. Я не могла сдать зачёт. Причём я готовилась, я знала предмет лучше всех в группе, но преподаватель упрямо меня валил, и я не понимала почему.
