— Прости, — слышу тихое, когда вывожу машину на дорогу.
— Тебе не за что извиняться. Если кто-то в этом и виноват, то мой отец.
— Мне бы хотелось почувствовать то, что я увидела.
В ее словах столько сожаления, что я слышу: «Мне бы хотелось тебя любить».
— Ты почувствуешь, — рычу я. — Обязательно вспомнишь все и всех, кто был для тебя важен. Что-нибудь обязательно сработает! Нужно только понять — что.
Я обманываю и обманываюсь. Самым наглым образом. Моя уверенность тает, как первый снег.
Что если Мэйс не вспомнит меня никогда?
От этой мысли дурно и тошно, и хочется утопиться. Хотя после отключения установок, это будет сделать достаточно проблематично. Вроде как теперь я могу использовать силу въерха даже в океане. Чтобы проверить, нужно до него добраться, но я оттягиваю этот момент, как могу. Возможно, потому что верю — близость океана сможет помочь Вирне вспомнить. Или не сможет.
И тогда у меня не останется надежды.
— Отвези меня к моим сестрам, — просит Мэйс. — Думаю, мне нужно быть со своей семьей.
«Я тоже хочу быть частью твоей семьи», — хочется ответить мне и из ревности отвезти ее на Первый, в дом отца, но я понимаю, что просто не могу присвоить себе девчонку без памяти. Как бы сильно я ее ни любил. Именно поэтому не могу.
— Ты можешь пригласить их в мой дом.
Конечно, мой он только номинально. Потому что все имущество отца арестовано, и только благодаря генералу я, мама и брат можем оставаться в нем до суда над Диггхардом К’ярдом.
— Там хватит места для всех.
Вирна качает головой.
— Думаю, нам с тобой нужно время. Побыть порознь.
Меня словно скалой пришибает. Только на этот в сотню раз больнее, чем когда меня расплющило реальной. В груди разрастается такая тьма, что становится тяжело дышать. Мы так мало были вместе, что я готов кричать о том, что не согласен, умолять ее. Но самое паршивое — Вирна может поддаться на эти уговоры и остаться. Из-за того, что увидела в проекторе собственной памяти, но не потому, что действительно этого хочет.
Я так не могу.
Едх, я так не хочу!
Поэтому сворачиваю на Шестой, в сторону квартиры патлатого Вартаса.
Я не собираюсь здесь задерживаться, не хочу встречаться с семейством Мэйс — сейчас это слишком больно, поэтому просто провожаю Вирну до квартиры и вручаю ей новенький тапет:
— Напиши мне, — говорю я, — если я тебе понадоблюсь. Или просто напиши. Ты же помнишь, как им пользоваться?
— Да, — кивает она, и я ухожу. Сажусь в эйрлат, но уезжаю не сразу. Меня будто располовинило. Одна часть меня ждет, чтобы Вирна передумала и выбежала ко мне, а вторая понимает, что я не могу присвоить ее себе.
Без Мэйс рядом обратный путь домой становится невыносимым. Я еще никогда в жизни не видел Ландорхорн таким. Всегда наполненный жизнью, гудящий улей, сверкающий неоном и голографической рекламой (особенно начиная с Пятого), с бесконечными потоками эйрлатов и пешеходов, сейчас он словно вымер.Повсюду только военные патрули, но стычек больше не было (это я знал от отца Хара), пожары потушены, в районах, особенно пострадавших от зачистки и во время волнений, организованы пункты помощи. Я все еще боюсь надеяться, но кажется, наша с Мэйс общая речь сработала.
Значит, все изменится. Скоро будет совсем новый режим власти. Совсем другая жизнь.
Я остановился на Четвертом, забрал вещи из студии и едва подавил желание остаться. Почему-то небольшая квартира за крошечное время стала мне гораздо ближе, чем громадный особняк, где я прожил всю жизнь. Когда в нем не было Мэйс, возвращаться туда не хотелось, но были еще брат и мама.
С последней мы как раз столкнулись в холле отцовской резиденции. Точнее, судя по ее виду, мама меня ждала:
— Ты меня избегаешь, Лайтнер.
— Нет, — качаю головой, и понимаю, что лгу даже самому себе. Я действительно не виделся с ней с тех пор как очнулся. Был занят сначала Вирной, потом речью, после снова Вирной. — Ладно, я просто не знаю, о чем нам с тобой говорить.
Прямо напротив парадного входа по-прежнему висит «Шторм», но теперь картина напоминает мне о гигантской волне, которая чуть не смыла Пятнадцатый и весь берег. Я сотни раз проходил мимо нее, даже не вглядываясь, а сейчас смотрю на нее совершенно иначе. Она будто олицетворение неизбежных перемен.
— Ты расстроен. Обижен. Я тебя понимаю…
— Скорее, разочарован, — перебиваю ее. — Нас, К’ярдов, никогда нельзя было назвать счастливым семейством, но я считал, что между мной и тобой есть какая-то связь. Теплые чувства. — Я пытаюсь подобрать слова: — Что-то настоящее.
В глазах мамы мелькают слезы, но она их смаргивает, выпрямляется:
— Все мои чувства к тебе настоящие. Были и есть. В том, каким ты вырос, какой ты сейчас, есть и моя заслуга. Я делала все, чтобы ты не превратился в такое же чудовище, как Диггхард.
— Именно поэтому ты не хотела, чтобы я шел против него?
— Да. Я не хотела, чтобы он навредил тебе, и чтобы ты, навредив ему, винил себя.
— Почему ты не ушла от него?
— Я не могла. Храброй меня не назовешь, но и оставить тебя, а затем и Джубо ему, было слишком даже для такой трусихи, как я. А Диггхард не отпустил бы тебя со мной, ему нужны были силы.
— Он мог взять ее от кого угодно.
— Не мог, — признается мама. — Диггхард не просто так выбрал именно меня.
Я часто задавался вопросом, зачем отец мучает мать. Он ее не любил, не уважал, считал пустым местом. У него были романы с другими женщинами, а она все время жила в его тени. В какой-то момент я решил, что отец просто ловит кайф от того, что от него кто-то настолько зависит, и другого ответа так и не нашел. Поэтому я впервые за наш разговор с мамой подался вперед.
— Мой отец, твой дед, а следовательно и я — продолжаем род рейнов древности. Сильнейших въерхов, которые когда-то правили всей сушей. Это заинтересовало твоего отца. Он хотел, чтобы его дети унаследовали это могущество.
— Или создать еще больше батареек для себя.
— Я бы не позволила ему тянуть силу из вас с Джуборо. Поэтому и не ушла, не бросила вас, и поэтому ничего не рассказывала тебе. Не хотела втягивать во все это, и если честно, вздохнула с облегчением, когда ты стал жить отдельно.
Красивое определение для поступка отца, когда он вышвырнул меня из дома.
Я складываю руки на груди:
— Моя свобода оказалась ложной.
— Я знаю. Я один из инвесторов «Эрры», поэтому попросила президента компании дать тебе какую-нибудь работу.
Кажется, моя способность удивляться сейчас окончательно захлебнулась на дне океана.
