— Хочешь сказать, что ни разу не целовала патлатого?
Говорю, не подумав. Потому что в мою картину мира не вписывается поцелуй Вирны с Вартасом. Что уж говорить о большем. Но она мешкает, и я понимаю, что как минимум поцелуй у них был.
Там где сердце нестерпимо жжет, но больше всего на свете мне хочется найти этого Вартаса и открутить ему голову.
— Ты же сказала, что любишь меня.
— А ты сказал, что жить без меня не можешь.
Мэйс складывает руки на груди, но смотрит на меня с вызовом.
— Я и не могу, — не отказываюсь от собственных слов. — Но это ты меня бросила. Ради того, чтобы целоваться с… Вартасом.
— Я тебя бросила для того, чтобы ты не пошел волдырями, — цедит она. — А с Вартасом все равно ничего не получилось. Из-за тебя. Теперь доволен?
Мэйс толкает дверь с явным намерением выйти из эйрлата, но я подаюсь вперед и втаскиваю ее обратно. Мы одновременно шипим, потому что умудряемся соприкоснуться пальцами. Я отдергиваю руки, чтобы в ту же секунду перехватить ее за локти, через плотный слой мокрой одежды, и снова притянуть к себе.
— Ради тебя я готов хоть в волдырях ходить, — говорю я, разворачивая ее лицом к лицу.
— Лайтнер К’ярд, ты не въерх, ты — идиот, — заявляет Мэйс, но вырываться прекращает.
Я снова смеюсь, потому что рядом с моей колючей Вирной чувствую себя пьяным. Если бы можно было, я бы поцеловал ее прямо сейчас, но приходится довольствоваться только такими объятиями и взглядами. После всего этого времени без нее мне хватает и того, что есть. Особенно когда Мэйс обнимает меня в ответ.
Это лучший момент моей жизни!
— У меня есть доступ к библиотеке Кэйпдора. Я раскопаю все, что можно раскопать, — обещаю я.
— В Кэйпдоре ничего о лиархах нет. Мы с Кьяной искали для нашей работы. Н’етх тогда нам выдал допуск в городские архивы Ландорхорна, помнишь?
Помню. Именно в тот день Вирна рассказала мне ту легенду. Легенду, которая ожила на глазах.
— Она его вернула? — спрашиваю, когда в голову приходит очередная безумная идея.
— Что?
— Допуск. Кьяна вернула допуск?
— Откуда я знаю. Меня отчислили раньше.
— Все-таки отчислили!
У Мэйс такой рассерженный вид, будто она готова отгрызть собственный язык.
— За что, Вирна? — Я не собираюсь давать ей возможности снова закрыться, спрятаться в раковину. — Почему тебя отчислили?
— Из-за кого, — тихо объясняет она.
— Отец. Он приходил к тебе и предлагал деньги. Хотел убрать подальше. И ты подумала, что я тоже этого хочу? Избавиться от тебя?
— А что я могла подумать? — В голосе Мэйс столько же горечи и боли, сколько в моих словах. — Ко мне должен был прийти ты. После всего, что между нами случилось. Но ты не пришел.
— Я не мог, Вирна. Знаю, это жалкое оправдание, но сначала у моей матери случился приступ, а затем мой отец решил поиграть в вершителя судеб и взять под контроль каждый мой шаг. Он заблокировал мой тапет, перекрыл все контакты. Я надеялся, что найду тебя в Кэйпдоре, но… не нашел. Поэтому я угнал эйрлат Д’ерри и собирался уплыть на материк вместе с Эн.
У Мэйс глаза становятся огромными-огромными.
— Ты — что?!
— Да, именно так.
Она отстраняется и ощутимо бьет меня по плечу.
— Ай!
— Ты не идиот, ты самая настоящая маруна!
— По-моему, это слова синонимы.
— Въерх в океане! Ты бы погиб!
— Спасибо за веру в меня, — ворчу я. — И за волнение, конечно, тоже. Но потом я передумал.
— Хорошо, что тебе хватило мозгов этого не делать.
— Не думаю, что за любовь отвечают мозги.
— За все отвечают мозги, К’ярд.
— Как мало ты знаешь о любви, Мэйс.
Я кайфовал от наших пикировок, от того, что Вирна почти лежит на мне. Вот это «почти» и было тем, что мешало быть мне абсолютно счастливым.
— Что было дальше? — спрашивает она. — После того, как ты передумал?
— Эту историю ты наверняка знаешь, если читаешь новости. Я случайно нашел зуб Ромины и сдал его в Центральное управление политари.
— И ушел из дома.
— Нет, — кривлюсь я. — Когда я отказался делать, как нужно ему, он просто меня выгнал. Поэтому я работаю в «Бабочке» не для того, чтобы досадить тебе. Это единственное место, куда меня взяли без опыта работы и без страха перейти дорогу моему отцу.
Вирна молчит, и я тоже. Вообще раньше не представлял, что мне будет с кем-то настолько уютно молчать.
— Дженна знает, что между нами что-то было, — говорит она.
— Мэйс, не хочу тебя расстраивать, но после шоу весь Ландорхорн знает, что между нами что-то было.
— Я этого не хотела. Я должна была участвовать в интервью…
— Я тебя не осуждаю, — перебиваю я ее. — Ни разу. Мне нужно знать, как это связано с ныряльщиками.
— Я не стану тебе ничего рассказывать, — упрямо заявляет она в ответ.
— Потому что ты пообещала это Дженне?
— Потому что это опасно. Я уже говорила.
— Так же опасно, как волдыри?
— Хуже, — мрачно подтверждает она. — Зачем тебе ныряльщики, Лайтнер?
— Я расскажу. Лучше покажу, когда мы в следующий раз все-таки доберемся до Эн.
Вирна непонимающе хмурится:
— Что покажешь?
Ведь не пойдет никуда, если не объясню! В этом вся Мэйс.
— На дне океана есть какие-то установки. Машины, которые нагревают воду, и подозреваю, что не только. Они очень беспокоят раг’аэну.
Понимаю, что Мэйс ничуть не удивляют мои слова. Наоборот, она бледнеет, когда слышит о «неизвестных» установках.
— Ты о них уже знаешь, — киваю я. — Откуда?
Вирна упрямо сжимает губы, видимо, по привычке, но я не собираюсь ее пытать.
— Больше никаких секретов, идет? — напоминаю я. — Мы либо в одной команде, либо…
Продолжать мне не хочется, потому что не хочется даже думать, что после всего того, что мы пережили, нас снова штормом отчуждения отбросит друг от друга.
Она долго раздумывает, но потом все-таки отвечает:
— Это установки въерхов, создающие волны.
— Волны? Зачем нам волны?
— Чтобы держать всех в страхе. Ради власти.
У меня такое чувство, будто я попал в водоворот, и в то же время теперь все встало на свои места. Что-то подобное я предполагал, когда искал про эти машины. И охота на ныряльщиков теперь тоже понятна. Они вне закона не потому, что достают красивые безделушки и продают их. Уверен, из океана все равно самое интересное и относительно доступное уже выловили. Они вне закона из-за того, что могут увидеть. И, конечно же, в этом замешан отец.
