— Вирна, — ее голос — сдавленный, дрожащий, доносится как будто издалека. Она обнимает меня, почти коснувшись щекой щеки, но я вовремя отстраняюсь. Сначала Кьяна смотрит непонимающе, и только потом вспоминает.
Улыбается.
Ее щеки действительно мокрые от слез, а глаза все еще блестят.
Она отпускает меня, обнимает Лайтнера, а я смотрю на сестер.
— Лэйс жива, — тихо говорю им.
Тай кричит, как могут кричать только дети — от радости, Митри смотрит на меня так, будто не верит.
— Скоро мы ее увидим, — обещаю, и теперь уже это не просто слова. — Скоро мы все будем вместе.
Я снова обнимаю своих девочек и думаю о том, что мне надо продержаться еще чуть-чуть, чтобы они видели, что все хорошо. Я соскальзываю в это «хорошо» так неожиданно, что сил сопротивляться накрывающей меня волне просто не остается. Только что я видела Митри и Тай, сидящих рядом со мной на полу, и вот уже их лица уплывают, отдаляются, становятся выше. Митри что-то говорит, но я уже не слышу. Я покачиваюсь на волнах темноты, которая затягивает меня в свою глубину мягко, плавно, как океан. Но так же неотвратимо.
Глава 28. Штиль перед штормом
Ночка выдалась насыщенная.
Конечно, когда ты студент, это нормально. Но только когда вся насыщенность относится к веселому времяпровождению, а в проникновении в Подводное ведомство ничего веселого не было. Может, когда-нибудь я смогу вспоминать об этом, не поминая едха, сейчас же я просто был счастлив, что Мэйс снова со мной.
Стоило Вирне сползти на пол, я подхватил ее и, не спрашивая Хара, отнес синеглазку в спальню. Знал, что с другом мы потом сочтемся, а вот моя Мэйс и так пережила больше, чем кто-либо. Ей нужен был отдых. Пусть это будет кровать, пока я не могу отвезти ее к морю. Я видел, что случилось с ее сестрой, она буквально ожила от воды, но до живой стихии сейчас бесконечные круги Ландорхорна и его агрессивно настроенные жители. Что люди, что въерхи.
Устроив Вирну на постели и осторожно стянув с нее обувь, я занял вторую половину кровати и просто наблюдал за ней. Наблюдал до тех пор, пока меня тоже не вырубило. Видимо, я исчерпал свой лимит, когда выбил тот камень и использовал силы под водой. Если честно, раньше я не представлял, что способен на такое. Но не игнорировать же тот факт, что после возвращения сил все изменилось. Мой резерв. Способности. Все! Только сейчас я не видел в этом плюсов. Ведь это означало, что пропасть между мной и Вирной только увеличивается.
Кажется, вчера заглядывал Хар, говорил, что Кьяна успокоила девочек, и они сейчас в гостевой комнате, сам он переночует у Кьяны, и что надеется, что оставшийся на первом уровне квартиры миротворец его не ограбит. Краем ускользающего сознания догадался, что это было что-то вроде шутки. Вряд ли Хар оставил в собственной квартире того, кому не доверяет, в людях и въерхах друг разбирался. В этом они с Кьяной похожи.
Мэйс по-прежнему сопела рядом. Когда я засыпал и когда проснулся. Непривычно солнечный для Ландорхорна день заглядывал в полуприкрытые жалюзи. Так как я лежал лицом к окну, то солнце меня и разбудило.
Я почесал глаза, стирая дремоту, потянулся к Мэйс и тут же отдернул руку.
Едх! Никак не привыкну.
Как назло до одури хочется закопаться пальцами в ее волосы, коснуться губами ее губ и целовать. Долго. По-разному. Со вкусом. Целовать каждую веснушку на ее коже. Прижиматься к ней всем телом. Руками, губами, отдавать ей всего себя. Моей Мэйс. Моей синеглазке. Только моей.
Она распахивает глаза так внезапно, что я почти забываю, как дышать. Тону в ее взгляде, в этой девушке, подобной океану.
— Привет.
— Привет.
Безумно хочется отмотать время до той ночи, когда мы были вместе в ее домике на Пятнадцатом. Все изменить. Не везти ее к Э’реру, не бросать, не верить словам отцам и собственной боли в груди. Просто наслаждаться тем, что мы есть друг у друга. Не терять время.
— О чем ты думаешь?
— О том, каким бы было наше утро, не будь всего этого.
Я жду, что она скажет: «Это ты во всем виноват», но она не говорит. Просто протягивает руку и касается моего плеча, проводит пальцами по руке, застывает и хмурится.
— Больно?
Только сейчас вспоминаю про след от лазера, который ничто по сравнению с тем, что мы с Вирной вместе. Вообще если не тыкать прямо в ожог, о нем можно благополучно забыть.
— Ерунда, — отмахиваюсь я. — Ты лучше продолжай, не отвлекайся и не смотри на меня так, будто снова готова треснуть меня подносом.
— Здесь нет подносов!
— Здесь только мы.
Ее лицо смягчается, и прикусив губу, Вирна опять прикасается ко мне. Обводит пальцем по ткани разрыв в рубашке и двигается ниже. Я закрываю глаза, стараясь представить, что между ней и мной нет одежды. Прочувствовать эти движения, как она ведет по сгибу локтя, предплечью, до самой манжеты. Замирает на пару мгновение, не двигаясь дальше, а затем ведет обратно. Каждое ее прикосновение легче касания перышка и жарче, чем любой ожог. Каждое из них отпечатывается на моей коже невидимыми следами. Ее руки путешествуют по моей груди, животу, и я еще никогда не был настолько счастлив и одновременно несчастен от того, что на мне так много одежды.
Я распахиваю глаза, встречаюсь с ней взглядом и касаюсь ее сквозь свитер. Ткань слишком толстая, чтобы почувствовать мягкую, нежную кожу Вирны, но я представляю, что делаю это. Прикасаюсь к ней без преград. Да и плевать на все преграды, когда она рядом!
С губ Вирны срывается тихий стон, когда я провожу по ее груди, сжимаю вершинку в ладони. Но глаза она не закрывает, продолжая смотреть на меня. Мэйс сладко мстит — скользит пальцами вниз на ткань моих брюк и сжимает меня так, что приходится прикусить язык, чтобы не поминать едха, ничем не испортить этот момент.
Я повторяю за ней, вожу вдоль тугого шва джинсов. Наши прикосновения теряют легкость, мягкость. Хочется сильнее. Больше. Ближе. Но этого мало, и я готов зарычать от невозможности почувствовать ее так, как мне хочется. Упасть за ту грань, из-за которой нет возврата.
Я резко отстраняюсь, а Вирна хмурится и выглядит разочарованной.
Синеглазка, ты даже не представляешь, какое разочарование испытываю я, вынужденный на тебя только лишь смотреть!
Смотреть…
— Прикоснись к себе, — прошу я.
Ее глаза распахиваются широко-широко, будто Вирна не верит, что я это предложил. Точнее, что я предложил именно это. Но я не собираюсь отказываться от своих слов. Я слишком скучал по ней.
Ее бледные щеки слегка розовеют, а любимые веснушки становятся ярче, когда Мэйс со смущением смотрит на двери в спальню.
— Нам не помешают, — всерьез обещаю я. — А если помешают, я оторву им голову.
У Мэйс вырывается смешок.
