Раз или два я попыталась было найти способ рассказать миф так, чтобы сохранить его инакость, но в конце концов поняла, что пишу для себя в детстве, опираясь на то, какими виделись мне миф и мир, когда я читала книгу «Асгард и боги». Тогда я ввела еще одну героиню – тоненькую девочку, окруженную большой войной. Девочка тоненькая отчасти потому, что такой она и была, а отчасти – потому, что так описан ее мир, ее читающая и думающая головка, ее умение Рагнарёк и «Путь Пилигрима» связать с собственной жизнью. Все в ее мире светло, тонко и пугающе непрочно. Но моя история не о ней.
Война грозила разрушить мир тоненькой девочки, и девочка противопоставила войне свой собственный миф: если (или, скорее, когда) она погибнет, земля продолжит обновляться с каждой весной. Луг был полон цветов, а небо птиц, в зеленой изгороди вели невидимую борьбу сотни существ, в воде плескалась и извивалась всевозможная живность. Миф о гибели богов являет собой линию с началом, серединой и концом. Столь же линейна и человеческая жизнь. Рагнарёк весь устремлен к катастрофе в конце и (может быть) к последующему возрождению. Девочка верила, что живое возрождается вечно.
Но когда пишешь свою версию Рагнарёка в двадцать первом веке, не можешь не думать о другой катастрофе. Мы – единственный вид животных, разрушающий собственный мир. Не из злобы – или, по крайней мере, не столько из злобы, сколько от гремучей смеси исключительного ума, исключительной жадности, исключительной плодовитости и врожденной близорукости. Каждый день я читаю о вымирающих животных, о побелении коралловых рифов, об исчезновении трески – той самой трески, которую тоненькая девочка ловила на удочку в кишевшем рыбой Северном море. Я читаю о том, как человек с невероятной изобретательностью и честолюбием осуществляет губительные проекты: роет нефтяные скважины в море, прокладывает дорогу поперек миграционных маршрутов зверей в парке Серенгети. Человек выращивает спаржу в Перу и использует для ее перевозки гелиевые дирижабли, чтобы сократить объем выбросов углекислого газа. При этом его же фермы грозят весь регион оставить без воды. Поэтому я хотела написать о гибели нашего собственного Мидгарда – но без метафор и нравоучений. Почти все известные мне ученые считают, что люди как вид все быстрей движутся к гибели. Луговые цветы, которые девочка в книге считает бессмертными, частью уже вымерли из-за современных методов ведения сельского хозяйства. Ржанки уже не летают тучами. Скворцы не разбивают о камни улиточьи домики. Домовые воробьи исчезли из наших садов. Змея Ёрмунганда – в каком-то смысле центральная героиня моей истории. Она любит рассматривать рыб, которых потом убивает ради пищи или забавы, и восхищается кораллами, прежде чем стереть их брюхом в белую пыль. Она отравляет мир вокруг, потому что такова ее натура. Когда я начинала работать над этой книгой, зловещий корабль Нагльфар, сделанный из ногтей мертвецов, был для меня метафорой того, что сегодня называют тихоокеанской мусорной воронкой. Это водоворот неразлагающегося пластика, размерами превышающий Техас. Я много думала о том, что вырос он из обычных пластиковых стаканчиков, плававших в океане, – тех самых, что с огорчением увидел Тур Хейердал
[40] во время путешествия на плоту Кон-Тики в 1947 году. Но я хотела рассказать миф по его собственным правилам, показать его таким, каким впервые увидела его тоненькая девочка.
Я уже говорила, что не хочу очеловечивать богов. Но я всегда помню слова самого мудрого человека, писавшего о богах, людях и смерти, – Людвига Фейербаха
[41]. «Homo homini deus est»: «человек человеку бог», писал он, объясняя, что наши боги любви, гнева, храбрости, доброты – проекции человеческих качеств, данных нам в самосозерцании. Он имел в виду воплощенного бога христианской религии, бога, по его убеждению, созданного самим человеком. Джордж Элиот
[42] легко и изящно перевела его «Сущность христианства», и влияние этой книги явно прослеживается в ее собственных сочинениях.
Есть и еще одна причина, по которой скандинавские боги так странно похожи на людей: они глупы и несовершенны. Они жадны и жестоки, они любят игры и драки, охоту и грубые шутки. Они знают, что надвигается Рагнарёк, но не могут придумать, как его предотвратить или изменить ход мифа. Они умеют с честью гибнуть на поле брани, но неспособны сделать мир лучше. «Homo homini lupus est»: «человек человеку волк», писал Гоббс
[43] о волке, живущем в каждом из нас. Гоббс мрачно смотрел на жизнь человеческую, считая ее одинокой, нищей, низкой, жестокой и краткой. Локи единственный умный герой на весь миф, но он безответственен, своенравен и недобр. В своей великолепной работе «Я видел гибель мира», посвященной Вагнеровскому оперному циклу «Кольцо нибелунгов», Дэрик Кук
[44] показывает, как умно Вагнер создает на основе мифов образ Локи. Вагнеровский Логе, пишет Кук, одновременно бог огня и бог мысли. Локи из древних мифов лишь наполовину бог и, возможно, состоит в родстве с великанами и демонами. Есть вероятность, что тут этимологическая ошибка, и германский дух огня Логи не связан с Локи из Старшей и Младшей Эдды, но у Вагнера Логи может одновременно разрешить самую головоломную задачу и сжечь Мировой ясень Иггдрасиль. Девочкой я всегда была на стороне Локи, умного и всем чужого. Начав писать эту книгу, я поняла, что бога-проказника притягивает хаос: в мифах о нем присутствует огонь и водопады – они не имеют постоянного облика, но сторонники теории хаоса усматривают в их беспорядочном движении некий порядок. Локи – это порядок среди разрушения и разрушение устоявшегося порядка. Если бы я пошла по пути аллегории, он стал бы символом отвлеченного научного интеллекта, который может спасти нашу планету, а может и ускорить ее гибель. Но в моей книге мир гибнет, потому что ни всесильные боги с их слишком человеческими слабостями и распрями, ни огненный мыслитель Локи не знают, как его спасти.
Источники
Мифы
Boyer, Régis, ed. and trans., L’Edda Poétique. (Paris: Fayard, 1992). На французском, с полезными научными статьями.
Magee, Elizabeth, selec. and ed., Legends of the Ring. (London: Folio Society, 2004). Большой сборник, включает переводы отдельных частей Младшей Эдды, выполненные Джин Л. Янг, и весьма удачные переводы из Старшей Эдды, принадлежащие перу Патрисии Терри.
Sturluson, Snorri, Edda, ed. and trans. Anthony Faulkes. (London: Everyman, 1987).
