В качестве смягчающего обстоятельства следует принять то, что Штейнбарт собирался сделать очень большой заказ – приобрести картин на 35 000 марок. Он явно намеревался оставить Расмуса Мейера позади. Однако осенью Штейнбарт поумерил аппетиты, отказавшись от части закупок; одновременно он сообщил Мунку нечто совершенно невероятное – будто одна из купленных им картин вывалилась из машины на полном ходу и потерялась!
Гуго Перлс в автобиографии описывает, как приятно они с женой провели время у Мунка – в интересных беседах и прогулках по окрестностям; кроме того, Перлс приобрел 340 графических работ, большая часть которых предназначалась для перепродажи Национальной галерее. Но эта идиллия мало похожа на реальность. Совсем иначе визит Перлсов описал Равенсберг: «Редко мне доводилось сталкиваться со столь неприятными людьми. Этой парочке во что бы то ни стало хотелось заполучить старые пробные оттиски, существующие в единственном экземпляре, которые мы спрятали от них в заранее подготовленном шкафу. М. по собственному опыту знал, что, попадись оттиски на глаза настырным супругам, живыми нас не отпустят».
Пребывание Перлсов в доме Мунка закончилось форменной ссорой. Фрау Перлс тоном обиженного ребенка заявила: «Если бы доктор Линде только знал, каким вы теперь стали», – и парочка назойливых коллекционеров убралась восвояси. Мунк был совершенно выбит из колеи:
Всякую мысль о будущем омрачает видение толп людей, что будут являться сюда и портить мне лето. Мне не хватает нервов, чтобы выносить это дни напролет, хотя я высоко ценю их интерес ко мне и чрезвычайно благодарен Германии за гостеприимство и понимание. Моими первыми и лучшими друзьями навсегда останутся Шифлер, доктор Линде, Кольман, а также доктор Глазер, однако я не могу лично договариваться и торговаться с бестактными людьми, которые готовы осаждать меня, пока не лишат последних сил и не вынудят продать им графические оттиски, существующие в единственном экземпляре, – нет, этого я не вынесу, этому надо положить конец.
Среди немцев, посетивших Мунка тем летом, был и профессиональный торговец картинами. Напомним, что отношения между Мунком и гамбургской фирмой «Комметер» складывались не очень удачно. Контракт, на который художник поначалу возлагал большие надежды, был расторгнут в 1907 году, и расстались стороны весьма недовольными друг другом. Тем не менее в 1913 году представитель «Комметер» Альберт Оберхейде, написавший Мунку в период выяснения отношений не одно негодующее письмо, побывал у него и купил графику для дальнейшей перепродажи; при этом Оберхейде избегал малейшего намека на прежние разногласия. И тон писем, и предложенные Мунку условия сотрудничества разительно изменились. «Я никогда не забуду удивительных дней, что провел в Моссе и Витстене», – пишет Оберхейде. Теперь и речи не шло о процентах или авансе – «Комметер» платила за графику наличными и всю сумму сразу. «Ваши работы продаются, как горячие пирожки», – сообщал Оберхейде. В сентябре он просит прислать еще графики, а деньги обещает отправить незамедлительно!
Завершив баталии с Перлсами и Штейнбартом, Мунк и Равенсберг отправились в Стокгольм. Затем Мунк в очередной раз посетил Германию, на сей раз в связи с готовящейся выставкой – берлинской публике, ранее познакомившейся с «Историей», предстояло увидеть и другие картины, предназначенные для университетской Аулы. Мунку отдали главный выставочный зал, места там хватало – поэтому он представил и несколько других картин, однако их почти не заметили – все внимание и критики, и публики было приковано к монументальным декорациям. «Стоит посетить выставку ради одних только этих эскизов», – писал берлинский критик.
Во время выставки Мунку удалось увидеться с Шифлером – они встретились в одном из гамбургских погребков. Мунк был рад видеть друга в добром здравии и с энтузиазмом пообещал, что «в следующий раз» решится наконец навестить и фрау Луизу с «ангелочком», который, по словам Шифлера, за это время успел вымахать в аиста. В качестве доказательства, что теперь общение не представляет для него такой проблемы, как прежде, Мунк поведал, что наконец-то познакомился с женами своих ближайших кристианийских друзей. По-видимому, речь шла о Марит Нёррегор и Юрдис Гирлёфф.
По мнению Курта Глазера, мир созрел еще для одной книги о Мунке, и он намеревался написать ее сам; таким образом, речь шла о пятой на немецком языке книге, посвященной Мунку. На норвежском же языке первое связное исследование творчества Мунка появилось только в конце 1913 года, когда журнал «Кунст о культур» («Искусство и культура») выпустил номер, целиком ему посвященный. Туда вошли репродукции многих картин и графических работ, а также статьи, написанные Тисом, Яппе Нильсеном, Гирлёффом и Сигурдом Хёстом. Мунк ждал выхода номера с нетерпением и тут же разослал его немецким друзьям. Непосредственным поводом для оказания такой высокой чести со стороны «Кунст о культур» был, конечно, тот факт, что 12 декабря 1913 года Мунку исполнилось 50 лет.
Если верить музейному работнику Акселю Румдалу
[97], Мунк провел свой пятидесятый день рождения в Гётеборге – они пообедали вместе в отеле «Гранд». Когда под конец застолья вдруг принесли бутылку сухого шампанского лучшей марки, Румдал запротестовал, сказав, что это слишком много, раз уж сам Мунк не пьет.
«Нет, не слишком, – возразил Мунк. – Видишь ли, когда друзья пьют в моем обществе шампанское, я тоже наслаждаюсь. Я пью удовольствие, написанное у них на лицах».
Пришло время этого норвежца
До сих пор Мунк относился к деньгам очень просто – тратил, пока они были. За это его постоянно упрекал Равенсберг: «Мунк страдает от патологической боязни кого-нибудь обидеть, швыряется деньгами налево и направо, платит всегда втридорога. Я, как человек более практичный, пытался было повлиять на него, но все без толку».
Позитивной стороной этой «расточительности» стала щедрость Мунка по отношению к нуждающимся друзьям и знакомым. Если вспомнить все благодарственные письма, которые художник получил за свою жизнь, то даже один список занял бы внушительное место.
А семью он просто засыпал деньгами. Отчасти это можно рассматривать как компенсацию за недостаток личного общения. С другой стороны, Мунк очень серьезно относился к своей роли «главы семьи» и налагаемым этой ролью финансовым обязательствам. Он беспрестанно посылает Карен, Ингер и Лауре крупные и мелкие суммы. Лауру к тому времени выписали из госпиталя (признав неизлечимой), и теперь она находилась в частном санатории в Тёйене
[98].
У тети не хватает слов для благодарности, в августе 1913 года она пишет: «Ингер шлет тебе отчет о состоянии наших счетов в банке. Боже мой, сколько денег!» Но всего месяц спустя Мунк отправляет им 1500 крон, что соответствует годовому заработку управителя Гримсрёда, потом еще 200 крон в октябре, а в ноябре сначала 1000 крон, затем 350! И в таком духе продолжалось все время.
