Среди тех, кто проникся сочувствием к страданиям Мунка и попытался было помочь ему разрешить налоговые неурядицы, был Николай Рюгг, могущественный директор «Норгес банк» (Банк Норвегии), – человек с неоспоримым авторитетом в экономических кругах. Вскоре Рюггу стало ясно, в чем, собственно, заключается проблема: «Как я уже говорил, любая моя попытка как-то помочь Мунку в этом деле была обречена на провал. В конце концов у меня начало складываться впечатление, что он жить не может без этих налоговых мучений».
Девушка на диване – и одинокие зимние ночи
Когда в апреле 1924 года Людвиг Равенсберг заглянул в Экелю (за обедом пили красное вино, гость поджарил бифштекс, воспользовавшись «современной электрической плитой» Мастера; экономки по-прежнему не было), он обратил внимание на «огромное количество потрясающих женских ню, которые Мунк наколдовал за последнее время». В особенности на Равенсберга произвела впечатление сидящая обнаженная: «Мастер по-прежнему способен изумлять».
По-видимому, увиденные Равенсбергом картины были первыми работами Мунка, написанными с его новой натурщицы. Звали ее Биргит Ульсен, и, когда в январе 1924 года она впервые постучалась в двери Мунка, ей едва исполнилось 18 лет. Она хотела стать актрисой, но подрабатывала натурщицей, чтобы сводить концы с концами. По какой-то причине Мунк начал звать ее Биргиттой, она же впоследствии взяла девичью фамилию матери – Престё, в честь деда, в доме которого под Бергеном провела детство.
Проблемы и болезни, мешавшие Мунку работать в течение двух последних лет, остались в прошлом. Несмотря на юность и хрупкость, Биргит обладала очень чувственной внешностью; она вдохновила художника на создание целого ряда картин – лучших его работ этого периода.
Самой известной из них следует признать сидящую обнаженную, о которой упоминал Равенсберг. Биргит Ульсен сидит на диване, поджав колени, одна рука лежит на подушке. На ней нет ничего, за исключением пары элегантных туфель. На белой коже играют блики розового и зеленого, складывается впечатление, что она сидит в комнате с полностью раскрытыми шторами и как бы купается в весеннем солнце. Благодаря этому создается удивительный контраст между интимным уютом комнаты, где находится девушка, и ощущением некоторого вызова в том, как она выставляет себя напоказ миру.
Этот контраст отражается и на лице модели. Ярко-красные блестящие губы твердо сжаты, сдержанно-выжидательный взгляд направлен прямо в глаза зрителю
[106].
Несколько позднее Мунк вернулся к сюжету с изображением богемы – на этот раз в серии картин «Богемная свадьба». Вокруг накрытого стола, уставленного бокалами с вином, группами сидят люди. Композиция несколько напоминает традиционные изображения тайной вечери, что еще больше подчеркивается доминирующим положением одного из сидящих, который является центром композиции и главным действующим лицом. На картине Мунка это «невеста», написанная с Биргит, – единственная женщина на сей странной свадьбе. Она смотрит прямо перед собой, не обращая внимания ни на склонившегося к ней мужчину, – видимо, жениха, – ни на человека, готовящегося покинуть комнату, – возможно, отвергнутого поклонника. Мунк связывал этот сюжет с картиной «Смерть предводителя богемы» – вероятно, основываясь на каких-то личных воспоминаниях.
Для другой «богемной» картины Мунку вместе с Биргит позировали Яппе Нильсен и молодой Рольф Стенерсен. Биргит рассказывает, что идея написать картину пришла художнику в голову при виде Яппе со стаканом вина в руке, когда тот гостил в Экелю. Яппе спросил: «Мне нужно смотреть на девушку?» – «Нет, смотри в стакан, – ответил Мунк. – Это тебе больше подходит».
Описывая общение с Мунком, Биргит Престё довольно прозрачно намекает, что художник, бывший на 43 года старше своей натурщицы, довольно сильно увлекся ею и даже – очень осторожно – пытался дать ей это понять: «Когда старик влюбляется в молодую девушку, это дело обычное. Но чтобы молодая девушка влюбилась в старика, это большая редкость, хотя и такое случается».
Другие источники не подтверждают слов Биргит. Ни Яппе, ни Стенерсен не заметили в их отношениях ничего подозрительного, – впрочем, Мунк, скорее всего, старался не распускать язык в присутствии друзей. Вполне вероятно, что Мунка влекло к красивой молодой девушке. А может быть, он сознательно или бессознательно стремился создать между собой и Биргит особое настроение недосказанности, своего рода вибрирующее энергетическое поле – то «внутреннее напряжение», без которого, по его мнению, немыслима удачная картина.
Биргит была натурщицей Мунка до начала 1930-х годов. Наверно, лучшим ее изображением следует признать гравюру по дереву, сделанную Мунком, скорее всего, в 1930 году и известную под названием «Готическая девушка». Это вообще одна из лучших его графических работ. С помощью тонких, едва заметных штрихов художнику удалось воссоздать классически правильные черты лица девушки и ее живую хрупкую красоту. Перед нами еще одна мадонна, но на сей раз, в отличие от вызывающей «Мадонны» 1890-х годов, вполне традиционная.
Одновременно Мунк работал над проектом совершенно иного формата, нежели чувственные ню и пронзительные психологические портреты. Он по-прежнему не был доволен университетскими полотнами. Проблема заключалась в «Альма-матер», а точнее, в отсутствии композиционного единства между этой картиной и «Историей». По собственной инициативе – и, естественно, совершенно бесплатно – Мунк решил вывесить в зале первый эскиз картины «Ученые», чтобы оценить, имеет ли смысл ее доработать.
Той осенью умер Кристиан Крог. Если верить убийственно смешному рассказу Улафа Гулбранссона
[107], Мунк совершенно забыл о своей вражде к Крогу и собирался даже пойти на похороны своего старого учителя. Но прежде он решил заглянуть в кафе в здании масонской ложи и выпить чего-нибудь укрепляющего. Там он наткнулся на Гулбранссона и Людвига Карстена, пришедших сюда с той же целью: «Мы все трое собирались на похороны Крога и так заболтались, вспоминая его, что совершенно забыли о времени. И тут Карстен посмотрел на часы и сказал похоронным тоном: “Все, бороду уже сожгли”. Но – как мне кажется – ни один большой художник еще не удостаивался столь обильных возлияний на поминках…»
Той же осенью заболела Лаура. Вскоре ей стало совсем плохо – выяснилось, что у нее рак и спасти ее невозможно. Мунк в определенном смысле чувствовал большую близость с Лаурой, нежели с Ингер. В одной из записей он дает сестрам следующую характеристику:
Лаура очень умная женщина. У нее есть свои недостатки – но ведь она прошла через такое… Ингер очень поверхностная и истеричная, Лаура же умница, тонкая, чувствительная натура, только нервная и характер у нее трудный.
Мунк полностью обеспечивал сестер, но, несмотря на столь положительную характеристику, практически не общался с Лаурой, если не считать совместных рождественских обедов в Экелю. Навещать больную сестру нервов у него не хватало. Однако, по свидетельству Ингер, он навестил Лауру в больнице в январе 1924 года, за два дня до ее смерти, которая случилась вскоре после того, как она отметила свой 59-й день рождения.
