Лучше всего отношение Мунка к людям удалось сформулировать человеку со стороны – старой знакомой художника Анни Даутендей. По роковой случайности в 1914 году в начале войны ее муж Макс оказался на острове Ява и был интернирован местными властями. В 1918 году буквально за несколько дней до заключения мира он заразился малярией и умер.
Анни приехала с визитом в Осло и хотела встретиться с Мунком, но дальше телефонной беседы дело не пошло. Потому она и написала письмо, где сравнивает Мунка с покойным мужем. Она восхищается душевной теплотой и щедростью натуры Макса – по ее мнению, эти качества придавали дополнительную ценность и художественным работам мужа.
Далее она переходит к рассуждениям о творчестве Мунка – и о его жизни: «Не говорите: “Разве я и так недостаточно отдал?” Нет таких, кто бы достаточно отдал. Хорошо, что вы кормите собак. Однако люди не меньше нуждаются в богатствах вашей души, накормите и их».
Истинно нордическая культура
В 1931 году Шифлер прислал Мунку длинное подробное письмо. Помимо прочего, он пишет о положении дел с искусством в Гамбурге. Оказывается, Мунк был сильно недоволен организацией своей последней гамбургской выставки и винил в этом местное общество поклонников искусства. Шифлер уверяет, что теперь ситуация заметно изменилась к лучшему и заслуга в этом, по его мнению, принадлежит новому руководителю, очень способному человеку по фамилии Гурлитт. Гурлитт ранее работал директором музея в Тюрингии, но «его выгнали оттуда из-за современных взглядов на искусство».
Человека, из-за которого Гурлитт покинул музей, звали Вильгельм Фрик. Год назад в правительство земли Тюрингия вошли представители Национал-социалистической рабочей партии – НСДАП. Фрик – позже сделавший карьеру в качестве наводящего ужас «протектора» Богемии и Моравии, куда был назначен в 1943 году, – занимал в правительстве Тюрингии должность министра внутренних дел; он лично позаботился об увольнении Гурлитта. И дело было вовсе не в «современных взглядах», Гурлитт обвинялся в гораздо более тяжком преступлении – «культурном большевизме».
Увольнение Гурлитта прошло на удивление незаметно. Германия вступала в полосу нового кризиса. Наряду с глубинными экономическими проблемами страна испытывала политические потрясения. В июле 1932 года на выборах в рейхстаг НСДАП получила 37 процентов голосов, а на следующих выборах в ноябре – несколько меньше. В парламенте царил полный хаос. 30 января 1933 года лидеру нацистов Адольфу Гитлеру удалось заручиться поддержкой большинства членов рейхстага и занять пост рейхсканцлера. Среди членов правительства у рейхсканцлера было только два соратника по партии – Фрик и Герман Геринг; остальные принадлежали к национал-консерваторам или считались беспартийными.
И в Германии, и за ее пределами назначение нового рейхсканцлера мало кого встревожило, если не считать тех, в ком Гитлер и его партия уже успели посеять страх, – левых и евреев. Среди тех немногих, кто сразу понял, чем это может закончиться, были профессор Ауэрбах и его жена. Мунк продолжал поддерживать контакт с супругами с тех самых пор, как написал портрет профессора, то есть с 1906 года. Они регулярно ему писали и передавали приветы, и Мунк знал, что они гордятся как портретом его работы, так и приобретенными у него гравюрами.
Ауэрбахи были евреями. Будучи гражданами Тюрингии, они уже успели почувствовать на себе, что такое нацистское правление. Через несколько дней после того, как Гитлер захватил власть, они вдвоем покончили жизнь самоубийством.
27 февраля случился пожар в здании рейхстага, 5 марта в ходе выборов, сопровождаемых настоящей кампанией террора, Гитлер и его сторонники получили свыше 50 процентов голосов в рейхстаге, а уже 23 марта рейхстаг нового созыва предоставил Гитлеру неограниченные полномочия.
Одной из первых инициатив нацистского режима было «установление нового порядка» в искусстве. Только в 1933 году было уволено свыше 20 директоров и сотрудников музеев либо по причине еврейского происхождения, либо за слишком радикальные – с эстетической или политической точки зрения – взгляды на искусство. В том же году были организованы первые «выставки устрашения» – «Комната ужасов искусства» и «Зеркало вырождения».
19 мая Мунку из Берлина написал Курт Глазер. Он потерял свою работу в музее, и у него отобрали квартиру. А 14 июня Мунк получил письмо от директора Любекского художественного музея Гейзе, которому художник год назад подарил картину в благодарность за теплый прием, оказанный в городе. Гейзе просил предоставить музею несколько картин, которые в тот момент находились на выставке в Берлине, и приводил довольно любопытное обоснование своей просьбы: «Как вы знаете, у нас сейчас распространилось отрицательное отношение к зарубежной живописи – но зато как никогда силен интерес ко всему нордическому, ко всему, что могло бы поддержать и укрепить наши связи со скандинавскими странами».
Еще с 1890-х годов восприятию творчества Мунка в Германии была свойственна некоторая двойственность. С одной стороны, он считался «заграничным» модернистом, возможно, во французском духе, с другой – он был истинным германцем, в чьем творчестве угадывали влияние глубинных «скандинавских» культурных основ. Директор Гейзе был отлично об этом осведомлен и хотел спасти Мунка и других скандинавских художников от нападок нацистов, зачислив их в «правильный лагерь».
Шифлер в своих письмах никак прямо не комментирует создавшуюся ситуацию – отчасти потому, что серьезно болен и практически не может писать без посторонней помощи. Он сообщает Мунку, что «ситуация в искусстве у нас крайне сложная, люди хватаются за голову и просто не знают, как теперь быть».
Зато вскоре в Норвегию приезжает из Гамбурга молодой художник Рольф Неш
[111], он передает Мунку привет от Шифлеров и в подробностях рассказывает, какова в действительности ситуация с искусством в Германии. После прихода нацистов к власти Неш решил отправиться в добровольное изгнание и местожительством выбрал родину Мунка; билет ему оплатил Гудтвалкер, он же помог Нешу связаться с Мунком.
Но были и те, кому новый режим пришелся по вкусу. Вот что писал Макс Линде, щедрый меценат, эстет и ценитель искусства, в том числе зарубежного:
Наверняка и до вас в Норвегию доходят всевозможные страшные истории, которые распространяют евреи за границей. Уверяю вас, это ложь. У нас повсюду чувствуется твердая рука и целенаправленная работа власти. И того, кто спокойно посвящает себя своему труду, никто не трогает. Это просто реакция на происки врагов, которые много лет высасывали из Германии все соки и транжирили благосостояние страны.
Осень 1933 года прошла под знаком подготовки к семидесятилетнему юбилею Мунка. Наконец должно было быть исправлено серьезное упущение – о художнике до сих пор не существовало ни одной книги на норвежском языке, а теперь готовились сразу две – одну писал Пола́ Гоген, другую – Енс Тис. Последний основывался на материале, предоставленном ему самим Мунком, – в том числе многочисленных письмах, грешащих неточностями и не всегда с достоверной датировкой. Кроме того, одним из основных источников Тиса была собственная память, которая, случалось, подводила автора. Во всяком случае, Тис приписывал себе одну из важнейших ролей в деле продвижения искусства Мунка. По слухам, Мунк по этому поводу заявил: «Енс Тис написал обо мне автобиографию».
