Летом 1892 года Мунк жил то в Кристиании, то в Осгорстранне. Очевидно, этим же летом он познакомился с двумя красивыми и талантливыми дочерьми врача из Конгсвингера Дагни и Рагнхиль Юль. В Кристиании одна изучала игру на фортепьяно, другая – вокал. Мунк написал их портрет «Музицирующие сестры». Должно быть, он посещал их и в Конгсвингере. Во всяком случае, юный поэт Сигбьёрн Обстфеллер
[37] в восторге пишет своей подруге: «Представляешь, художник Эдв. Мунк слушал мои стихи на балконе в Конгсвингере! И они ему понравились. Он хочет нарисовать одну или даже несколько виньеток к моему сборнику, который Краг уговаривает меня выпустить к Рождеству».
Сестры Юль – а может быть, и другие девушки? – произвели на художника сильное впечатление: «Я опять в этой странной Кристиании – с ее странными богемными женщинами. Одна настолько привлекательна, что даже такой старый, умудренный опытом джентльмен, как я, размечтался о вечной любви…» Юную богему, куда входили Краг, Обстфеллер и сестры Юль, больше интересовали музыка, поэзия и символизм, нежели абсент, свободная любовь или произведения в стиле «пиши-свою-жизнь». Последнее надоело и Мунку: «Всегда ходишь в вечном страхе, что тебя затянут в квартиру на седьмом этаже и начнут зачитывать жизнь длиной в две тысячи страниц. Скоро не останется никого, кто бы не написал роман о своей жизни», – пишет он антинатуралисту Голдстейну, который, несомненно, разделяет его мнение.
В конце концов Мунку удается организовать персональную выставку. Для его «в будущем всемирно известных» полотен предоставили помещение в величественном здании «Тострупгорен»
[38] на улице Карла Юхана. Выставка открылась 14 сентября, и самым восторженным посетителем ее стал, наверное, Вильгельм Краг. Несколькими днями позже он опубликовал стихотворение к «Настроению на закате»:
Сгустилась тьма – останься же со мною!
Тоска и ужас сердце мне сжимают.
Страннее нет теней, рожденных тьмою,
И звуков, тишину что нарушают.
В последней, нерифмованной строфе появляется новый звуковой элемент:
Глубоко в ночи сидел я один
И чувствовал, где-то
Ужасный крик
Разносился над Богом забытым миром.
Неизвестно, обсуждали ли они картину Мунка, коль скоро Краг использует то же слово «крик», что и Мунк в своих дневниковых записях из Ниццы. Впрочем, еще тремя годами ранее Краг написал стихотворение «Крик», которое он так и не напечатал, но вполне мог читать Мунку.
В восторг от «Настроения на закате» пришли далеко не все. Газета «Моргенбладет» поместила следующий комментарий: «Со своими огненно-красными облаками картина напоминает интерьер скотобойни». Остальные отзывы – за исключением неутомимой «Афтенпостен» – были весьма краткими, но не плохими. О выставке писали многие и даже отмечали, что ее хорошо посещает публика.
А один из посетителей, как покажет время, сыграет в жизни Мунка весьма важную роль.
О любви и смерти (1892–1898)
Скандал в Берлине
В мае 1887 года идеологи норвежской богемы опубликовали в своем журнале «Импрессионист» «рецензию» на Весеннюю художественную выставку в Кристиании. Среди тех, кому особенно досталось от «рецензентов», был Эйлерт Адельстен Нурманн, 39-летний норвежский художник, с 1870 года проживавший в Германии, где он добился славы благодаря пейзажам с норвежскими фьордами. Нурманн принадлежал к последнему поколению норвежских художников – учеников дюссельдорфской школы, отличительными чертами которой были упор на техническую безупречность исполнения и пристрастие к эффектным пейзажам, написанным не выходя из мастерской.
«Нурманн-Адельстен (именно так – через дефис!)
[39], с недавних пор немецкий дворянин, на этот раз превзошел самого себя. Его новая картина, представленная на выставке, способна затмить все предыдущие шедевры. Смелым новаторским жестом художник перенес традиционный пароход и заросшую лесом гору из левого угла картины в правый. Внесенное этим перемещением разнообразие сразу же бросается в глаза зрителю. Мы настойчиво советуем художнику не останавливаться на достигнутом и переместить еще что-нибудь».
Судя по всему, нападки ничтожного журнальчика из Кристиании мало тревожили Эйлерта Адельстена Нурманна. Одну из его картин, «Нерёй-фьорд в Норвегии», приобрел сам будущий германский кайзер Вильгельм II. Материальный успех, которого Нурманн добился в Германии, позволил ему построить летнюю виллу в Балестранне. Это была его резиденция во время пребывания на родине, там он подыскивал новые мотивы для очередных пейзажей. Более того, как-то раз там побывал в гостях и упомянутый будущий кайзер, любивший летом отдыхать в норвежских фьордах.
В 1892 году, когда Адельстен Нурманн в очередной раз возвращался из Балестранна в Германию, ему посчастливилось войти в историю искусства. Правда, картины его тут были совсем ни при чем, просто по пути он задержался на один день в Кристиании и решил сходить на выставку Мунка.
То, что случилось дальше, считается одним из загадочнейших событий в истории искусства. Возможно, степень расхождений между радикальными художниками из Кристиании и дюссельдорфцами была несколько преувеличена, однако то, что они были довольно существенными, подтверждает хотя бы приведенная выше цитата из «Импрессиониста». Как бы то ни было, Нурманн посетил выставку Мунка, картины привели его в восторг, и он решил, что они придутся по вкусу и самым искушенным из берлинских ценителей искусства.
Можно предположить, что певцу норвежских фьордов Нурманну хотелось, чтобы и его имя хотя бы отчасти ассоциировалось с новыми веяниями в искусстве. Он думал, что, несмотря на французские корни модернизма Мунка, его вариант модернизма окажется более приемлемым для немцев, потому что исходит от скандинава и будет рассматриваться в качестве параллели реализму Ибсена. К тому же Нурманн обладал достаточным кругозором, чтобы понять исключительность Мунка как художника, а может, он просто гордился тем, что открыл талантливого соотечественника.
Нурманн не хуже, а может быть, и лучше, чем его норвежские коллеги, был осведомлен относительно новейших тенденций в европейском изобразительном искусстве. Он регулярно выставлял свои картины в Париже и видел, что волнует умы как представителей «официального» искусства, так и непризнанных художников. В немецкой артистической среде – справедливости ради надо сказать, крайне консервативной – он считался новатором. Одну его картину пресса сравнивала с современным реалистическим театром.
