Мунк хранит молчание, и вместо Осгорстранна она отправляется с родителями в Рёрос. Оттуда на голову художника начинают сыпаться жалобы:
Наверное, весело там, на Луне, если можно совсем позабыть об окружающих. Или где ты там сейчас – надо думать, по меньшей мере на седьмом небе… Можно поинтересоваться, о чем ты думаешь, неверный? У тебя все так хорошо, что нет сил съездить в Осгорстранн… Расскажи мне о моей сменщице или заместительнице…
Осенью все продолжается в том же духе. Тупси достает денег для новой поездки в Германию. В Берлине до нее доходят слухи о подвигах Мунка в «Поросенке», что ее «очень занимает». Затем она перебирается в Мюнхен, так как Мунк, по всей видимости, пообещал приехать туда из Парижа. Однако он этого не делает, и она посылает ему все более и более гневные письма:
Да что с тобой? Ты болен? Здесь климат просто ужасный, и я мечтаю о Париже. Ты скоро приедешь? Немедленно ответь, или я нашлю на твою голову самые страшные проклятья.
Ближе к Рождеству Тупси вовсе перестает писать.
Эпизод с Тупси демонстрирует характерную для Мунка неспособность раз и навсегда дать понять добивающимся его женщинам, что он не хочет продолжать отношения. Желая избежать обидного для них прямого отказа, он вежливо выслушивает их предложения и пытается вывернуться при помощи половинчатых обещаний и туманных намеков, в то же время не подпуская их к себе. В следующий раз эта его тактика приведет к катастрофическим последствиям.
Однако с главными в своей жизни женщинами – с тетей и сестрой – Мунк по-прежнему поддерживал тесный контакт. А они делились с ним тревогой по поводу обострившейся политической ситуации, угрожающей войной со Швецией. И не они одни. Друзья Мунка постоянно писали ему обо всем, что происходит на родине. Страх перед шведскими амбициями вовсю раздувался политиканами, и письмо Эрика Вереншёлла хороший пример тому, до чего могла довести политическая истерия 1895 года. Вереншёлл опасается, что Швеция, заручившись поддержкой Германии, силой подавит сопротивление Норвегии. Это повлечет за собой войну между Германией и Россией, что тоже на руку шведам: тогда они смогут вернуть себе Финляндию, а Данию разделить с немцами!
Кроме того, семье Мунка доставлял беспокойство Андреас. Казалось бы, у него все шло хорошо. Он наконец-то получил место врача – для этого, правда, ему пришлось отправиться в приход Хадсель провинции Вестеролен. Это не значит, что он забыл о своих планах посмотреть мир, – он только отложил их до тех пор, пока не накопит достаточно денег, что выглядело делом нелегким, учитывая весьма скромные доходы от его практики в Северной Норвегии. Но не это беспокоило Ингер и тетю Карен. Дело было в том, что Андреас обручился.
Наверное, любой претендентке на место жены Эдварда или Андреаса надо было изрядно постараться, чтобы понравиться женщинам семьи Мунк. В случае с Юханной Кинк, нареченной Андреаса, они и не думали скрывать своих сомнений.
Андреас обручился с Юханной, которой едва исполнился 21 год, где-то в начале 1895 года. Отец девушки, дядя известного писателя Ханса Э. Кинка, служил директором школы в Лиллехаммере. Андреас временно исполнял обязанности врача в этом городке, и если верить семейной легенде, то познакомились они с Юханной, когда та пришла к нему на прием с вывихом ноги. Молодой столичный врач осмотрел больную ногу пациентки и не преминул заметить: «А красивые у вас ножки, фрёкен!»
Вообще-то Андреас собирался попытать счастья в Америке или Бельгийском Конго уже осенью, однако, по словам тети Карен, встреча с ножками Юханны оказалась роковой для этих планов:
…Он только и думал, что об этой поездке, – и надо же было бедняжке Юханне помешать всему, – как-то она теперь будет заменять ему все его мечты! Нелегкая задача, что и говорить. Андреасу придется искать себе место поприличнее, но пока с этим ничего не получается. Юханна ему регулярно пишет, и он, похоже, смирился со своей судьбой и готов выполнить взятые на себя обязательства.
В тот период Андреас занимал место ординатора-стажера при центральной больнице Риксхоспиталет и зарабатывал жалкие 30 крон в месяц. Несколько раз он подавал прошение о переводе на разные должности, но безуспешно. Тетя была вдвойне обеспокоена – как неудачами с устройством на работу, так и предстоящей свадьбой: «Можешь мне поверить, мы очень сильно за него переживаем, и эта история с Юханной только прибавила всем хлопот».
Доброжелательный прием, ничего не скажешь. С годами неприязнь к Юханне только усилилась – по разным причинам. Даже 50 лет спустя, в 1948 году, Ингер была по-прежнему непримирима к своей невестке: «Она была полной неумехой во всем и не могла ухаживать за ним как следует, когда он, усталый, возвращался из плавания». Но вряд ли у женской половины семейства Мунк была возможность составить сколько-нибудь ясное впечатление о Юханне уже тогда, весной 1894 года, так что, вероятнее всего, их неприязнь к невесте Андреаса вызвана тем, что она помешала его планам. Можно только догадываться, как бы они себя повели, заявись к ним Эдвард с какой-нибудь Кейт или Тупси.
С практической точки зрения скептицизм тети Карен относительно появления в семье новых членов можно понять. Хотя братья и поселились отдельно, экономически Мунки по-прежнему жили как единое целое. Тетя зарабатывала тем же, чем и раньше, Ингер давала уроки игры на фортепьяно, однако этого им с трудом хватало на жизнь. Может показаться невероятным, но, несмотря на собственные тяжелейшие финансовые трудности, Эдвард регулярно посылал деньги домой. 22 декабря 1893 года тетя благодарит его за «денежный перевод, который оказался для нас приятным сюрпризом», 18 апреля следующего года она пишет опять: «Спасибо за деньги, по-моему, это слишком большая сумма для тебя», в мае новая благодарность за помощь: «Ты просто чудо», а через год история повторяется.
Осенью 1894 года Андреас получил место в Хадселе, что помогло разрешить самую насущную проблему. Однако, как он признается Эдварду, первая одинокая зима на севере далась ему нелегко. Как он пишет, его бы не хватило на много лет такой «унылой и изнурительной жизни». Далее он сообщает о планах сначала накопить денег на свадьбу и обустройство семейной жизни, а потом уехать вместе с семьей в тропики.
Свадьбу сыграли 19 апреля 1895 года в Лиллехаммере. Таким образом, Андреас оказался единственным из братьев и сестер Мунк, кто связал себя узами брака. Живший в Берлине Эдвард на свадьбу не приехал – скорее всего, из всей семьи на церемонии присутствовала одна Ингер. Тетя Карен отговорилась тем, что ей надо присматривать за Лаурой, и тоже избежала присутствия на торжестве.
Вскоре после этого Андреас с Юханной уехали в Вестеролен. Врачебная практика шла довольно успешно, Юханна быстро забеременела, и, казалось, жизнь потихоньку налаживается. Молодоженам помогали тетя Карен, Ингер и даже Лаура, которая посылала брату необходимые предметы домашнего обихода и свое рукоделие. Но Андреас не был счастлив. Его поддерживала только мысль о том, что он с каждым днем приближается к осуществлению своей мечты – теперь она сводилась к поездке в Южную Америку.
Какое-то время после выписки из больницы в Гаустаде Лаура жила дома, ее психическое состояние оставалось неустойчивым. Осенью 1894 года ее опять положили в больницу, на сей раз в «Госпиталь Осло», с диагнозом «меланхолия». Весной 1895 года, вскоре после свадьбы Андреаса, тете Карен удалось поместить ее в одну семью, живущую неподалеку от Стрёммена. «Среди чужих она ведет себя иначе», – писала она Мунку.
