Моральные убеждения богобоязненного доктора тоже играли серьезную роль. Позже сам Мунк писал, что против изобразительного искусства как такового отец ничего не имел, но опасался натурщиц. Правда, в 1880 году богемная жизнь художников Кристиании еще не получила такой известности, так что этот довод, вероятно, не был в числе первых.
Карен Бьёльстад разделяла религиозные взгляды главы семейства, но отнюдь не его отношение к выбору сына. Более того, она безоговорочно поддерживала Эдварда. Выросшая в мелкобуржуазной среде Фредрикстада, которая достигла определенного положения в обществе собственными усилиями, она не придавала большого значения высшему образованию. Так же как впоследствии она не придавала значения уничижительной критике картин Эдварда, переросшей чуть ли не в травлю.
Кристиан Мунк, безусловно, понимал, что его сын талантлив. Да и серьезность намерений сына не вызывала у него сомнений. Эдвард продолжал совершенствовать технику рисунка и живописи, читал книги по истории искусства, изучал перспективу. Он заказал столяру мольберт и решил учить по двадцать французских слов в день – он отлично понимал, что Мекка молодых художников теперь Париж, а не Германия.
На четвертый день после того, как Эдварду исполнилось 17, он записался в Королевскую школу рисования в Кристиании (но посещать занятия начал, вероятно, только следующей осенью). Несмотря на столь претенциозное название, в школе обучали только художественным ремеслам, черчению и основам рисования. Среди зачисленных в том году были картограф да несколько подручных столяра. Эдвард поступил в класс рисования, но вскоре был переведен в «модельный»: там рисовали с живой натуры.
Ничто не указывает на то, что Мунк выделялся своим талантом среди соучеников: в ведомости за 1881/82 учебный год против его фамилии по рисованию стоит оценка «хорошо». Может быть, дело в том, что оценка поставлена за рисование гипсовых моделей – скучное занятие, в котором талант Мунка вряд ли мог проявиться. Когда его переводят в другой класс, все сразу меняется. «Как только я получил возможность рисовать обнаженную натуру, мое дарование проснулось, и Миддельтун
[10] был крайне удивлен, ведь это была моя первая попытка».
Наряду со многими другими учениками Мунк получил высшую оценку за «поведение и прилежание». Ничто другое не могло так порадовать его отца.
Намного серьезнее, нежели учеба в школе, на Мунка повлияло знакомство с другими молодыми художниками, и среди прочих с признанным дарованием пейзажистом Йоргеном Сёренсеном, который был на два года старше его. Сёренсен тоже не получил систематического образования; как и Эдвард, он часто болел – причиной была травма бедра, полученная в детстве. Впрочем, несмотря на то что Сёренсен сильно хромал, летом 1881 года он отправляется с Мунком и другими молодыми художниками в пеший поход по лесам Нурмарка.
В своем творчестве Сёренсен отдавал предпочтение вещам простым и обыденным. Он тщательно выписывал детали, камни, деревья, дома и в то же время стремился придать настроение пейзажу, уловить освещение. Молодые люди не подозревали, что они родственники, им просто нравилось общество друг друга. Когда учащиеся Королевской школы рисования разъезжались по домам, они оставались в Хаклуа и писали жанровые сценки из жизни серенького, затерянного в лесу хутора – поводом остаться не в последнюю очередь были молоденькие хуторянки.
Мунк был так доволен своими скромными реалистическими пейзажами, что накануне Рождества того же года попытался их продать на аукционе. Результат оказался неутешительным. «Жалкая попытка», – свидетельствует сам Мунк. Из трех выставленных небольших картин были проданы две, третью ему пришлось купить самому; выручка после вычета расходов на рамы составила десять крон.
Совершенно очевидно, что восемнадцатилетний Мунк считал себя обязанным хоть как-то помогать домашним. К этому времени семья переехала с идиллической Фоссвейен на площадь Улафа Рюе, в дом номер 4, расположенный в том же квартале, но гораздо ближе к центру. Квартира была лучше и больше, чем предыдущая, но, вероятно, и дороже.
В конце марта 1882 года Мунк окончил Королевскую школу рисования. Возможности продолжить образование в родном городе не было. Он стал заниматься самостоятельно, иногда в компании с другими молодыми художниками. Мунк выезжал на природу, писал натюрморты и портреты членов семьи. Те охотно позировали, но Андреаса, например, смущало то, что брат не выписывает детали. Картины выглядели как бы незавершенными:
Нам, в особенности Ингер, часами приходится позировать; многочисленные неоконченные картины, несомненно, свидетельствуют о его большом даровании, но не в меньшей мере и о непостоянстве характера. От него трудно добиться завершения картины.
Андреас первый обратил внимание на эту особенность картин Мунка. Впоследствии о ней не раз будут упоминать критики.
Постепенно Мунк расширяет круг знакомств. Его новый друг, художник Густав Венцель
[11], сын шорника, старше его на четыре года, уже успел побывать в Париже, и ему было что рассказать своим любознательным молодым коллегам: «Человеческие фигуры на фоне природы в ослепительном солнечном свете, отбрасывающие светлые, но отчетливые тени, – таких картин я увидел великое множество». Ханс Хейердал
[12] успел написать и продать в Париже «Умирающего ребенка». Мунк весьма сожалеет об этом:
Печально, что картину не купили для нашего национального музея. Как раз такие картины, а отнюдь не те коричневые полотна, каких у нас полным-полно, было бы полезно и поучительно увидеть молодым художникам.
Сам Эдвард тоже мечтает о Париже; он трудится изо всех сил. Дома до обеда учится писать гипсовые бюсты, а после обеда идет с друзьями на берег реки Акерсэльвы и пишет пейзажи.
Зимой он делает и практический шаг на пути к профессии художника. В построенном на Стортингспласс четырехэтажном угловом здании, получившем в народе название «Пультустен»
[13], Эдвард Мунк вместе с шестью другими молодыми художниками снимает в складчину мастерскую, чтобы вместе работать и перенимать друг у друга опыт. Чердак в этом доме был оборудован под художественные мастерские с верхним светом, а в подвале разместился популярный дешевый ресторан, где пол-литра пива подавали за 20, а стопку водки – за 10 эре.
К тому моменту в Кристиании уже существовала Художественная школа, но молодые художники считали обучение в ней безнадежно устаревшим. Директор школы Кнуд Бергслиен
[14] учился в Дюссельдорфе, родине «коричневых полотен» – так пренебрежительно называли картины мастеров старой школы. Их салонная живопись не шла ни в какое сравнение с «ослепительным солнечным светом», струившимся с картин современных французских художников.
