Этот визит настолько приободрил Мунка, что он отважился на поездку в Оберхоф. Туда его пригласила Сесилия фон Ведель. Она сама была неплохой художницей, и к тому же ее интересовало все норвежское. Мунк планировал написать ее портрет, но из этого так ничего и не вышло. В Оберхофе он встретил и других знакомых, однако на этот раз обошлось без неприятностей – врагов среди них не было, и «поездка прошла чудесно».
Интермедия в Веймаре
После удачной поездки в Оберхоф Мунк почувствовал, что морально готов к встрече с Веймаром. Правда, несколько дней он провел в постели из-за гриппа, да и проблемы с нервами все еще давали о себе знать: Шифлеру он рассказывал о «нервном срыве», случившемся во время пребывания в Эльгерсбурге.
Волнение перед встречей с Эвой тоже влияло на состояние его нервной системы. Ее планы постоянно менялись, о чем она сообщала Мунку всякий раз в самую последнюю минуту письмом или телеграммой. Эва прекрасно понимала, что это отнюдь не на пользу Мунку: «Я сама так нервничаю из-за всего этого, ты же понимаешь – только бы ты не разнервничался… Я так боюсь, что ты будешь переживать».
Наконец 16 января они встретились на станции Эрфурт. Впервые за шестнадцать месяцев. Их свидание нельзя назвать удачным:
Мой приезд был неудачной затеей! Если бы ты не был так расстроен и возбужден из-за случившегося с тобой несчастья – да и меня вымотала дорога и множество других событий, так что и я была не в лучшем настроении… Я все время думаю о тебе – о том немногом, что успела сказать тебе, не знаю, правда, помнишь ли ты что-нибудь из этого, ты ведь был так взволнован.
Что за «несчастье» упоминает Эва, неизвестно. Возможно, речь идет о том самом «нервном срыве», о котором Мунк рассказывал Шифлеру.
Прямо из Эрфурта Мунк отправился в Веймар. Сначала он поселился в гостинице «Кайзерин Августа», рядом с вокзалом. Гостиница располагалась далеко от центра, архив Ницше оказался точно в противоположном конце города. Однако вскоре Мунк переехал в шикарную гостиницу «Руссишер хоф» – «Русский двор», расположенную в центре, неподалеку от театра. Здесь Мунк занял под мастерскую «княжеские» апартаменты. Ему предстояло завершить портрет Ницше для Тиля и написать портреты фрау Фёрстер-Ницше и графа Кесслера – судя по результату, последний заказ оказался ему больше всего по душе.
Проживание и работа в «Руссишер хоф» обходились недешево, и Мунк обратился к Эше с просьбой перевести ему остаток гонорара. Кроме того, чтобы свести концы с концами, ему пришлось выполнить небольшой заказ – написать портрет профессора Ауэрбаха.
С профессором Ауэрбахом и его супругой, жившими в Йене, Мунк познакомился еще до Рождества. Вероятно, это произошло на одном из вечеров у фрау Фёрстер-Ницше, который, по собственному мнению Мунка, он чуть не испортил. Должно быть, художник высказал сожаление относительно своего поведения, поскольку фрау Ауэрбах вежливо успокаивает его: «Не стоит, право, беспокоиться из-за того, что вы, как вам кажется, немного понервничали».
Между Йеной и Веймаром всего 20 километров. Если Веймар славился культурой и светской жизнью, то Йена была знаменита наукой и промышленностью. В 1904 году города основали общество поклонников искусства, в котором состояли и супруги Ауэрбах. Феликс Ауэрбах, профессор теоретической физики, был человеком одаренным и разносторонне образованным, но, поскольку он был евреем, ему стоило больших трудов получить место в университете, да и то только в качестве внештатного профессора. Впрочем, это не помешало супругам Ауэрбах к 1906 году занять прочное место в культурной элите Йены и Веймара. Познакомившись с Мунком, они тотчас же решили заказать у него портрет профессора, и 12 февраля художник отправился в Йену. Он провел там не более пяти-шести дней, но успел за это время подружиться с Ауэрбахами. Таким образом, и в этом городе у Мунка появились покровители, которые впоследствии с интересом следили за его карьерой и покупали у него графические работы. Правда, в портрете была одна деталь – странно написанная левая рука профессора, – которой супруги остались недовольны. Однако это не помешало Ауэрбаху выплатить художнику гонорар в 500 марок. Теперь Мунк мог спокойно возвращаться в Веймар и продолжать свою работу в «Руссишер хоф».
Мунк чувствовал себя хорошо. За день до отъезда в Йену он познакомился у фрау Фёрстер-Ницше с известнейшими деятелями немецкого искусства того времени писателями Рихардом Демелем, Герхардом Гауптманом
[75] и Гуго фон Гофмансталем
[76], режиссером Максом Рейнхардтом
[77]. Искусствовед Бото Греф, старый приятель Мунка по Берлину, который тоже присутствовал на вечере у фрау Фёрстер-Ницше, позже в письме своему другу восторженно говорил о картинах, написанных Мунком в Эльгерсбурге.
Мунк сделал набросок портрета сестры Ницше и эскиз маслом портрета графа Кесслера. Последняя работа сама по себе достойна восхищения: краски положены так тонко, что она напоминает акварель. Фрау Фёрстер-Ницше полагала, что дела Мунка идут отлично. Она сообщает Шифлеру, что Мунк во время сеансов был «весел как дитя».
Однако впереди его ждали неприятности. «Комметер» добросовестно организовывала выставки, но при этом пристально следила за тем, чтобы положенные по контракту 15 процентов от гонораров Мунка поступали на ее счет. Вместе с тем фирма не спешила решать возникающие проблемы: для большинства картин так до сих пор не были определены цена и название, что не могло не мешать их продаже; кроме того, после путешествия по всей Германии многие рамы пришли в негодность.
Первую задачу «Комметер» попыталась разрешить просто – сотрудник фирмы прислал Мунку фотографии картин с тем, чтобы художник дал им названия и назначил цену. Со второй дело обстояло сложнее. Для того чтобы картины можно было показывать публике, требовалось вложить значительную сумму в ремонт и изготовление рам. Мунка известили, что эта работа будет произведена за его счет; кроме того, от него потребовали 160 марок за производство ранее присланных фотографий.
Мунк пришел в ярость. В контракте не было ни слова о подобных расходах – он полагал, что за организацию выставок, в том числе за состояние рам и пересылку, всю ответственность несет «Комметер». Кроме того, Мунк был чрезвычайно недоволен тем, что с его гонораров за портреты вычитаются проценты. Он не нашел ничего лучшего, как написать Шифлеру и попросить о помощи. Все это сродни «марокканскому кризису», – пишет он.
Верный друг Шифлер попытался помочь – судя по всему, с большой неохотой. Его задача осложнялась тем, что Мунк уже успел написать возмущенное письмо в «Комметер» и получить ответ, в котором подробно излагалась позиция фирмы. Среди прочего было написано, что Мунк, безусловно, имеет право сам решать, какие рамы подходят его картинам, но галерея не может выставлять картины в их нынешнем виде. Управляющий галереей «Комметер» господин Зур холодно замечает: поскольку публика «в большинстве своем воспринимает ваши картины весьма скептически», то уж, во всяком случае, хотя бы рамы должны выглядеть достойно! Такие объяснения вряд ли могли утихомирить Мунка.
