Мы сидели в пивной – Мунк, Шифлер и я. Шифлер очень хотел, чтобы мы встретились. Он увлеченно и проникновенно о чем-то рассказывал. Мунк изредка вставлял пару слов, а я почти все время молчал. На следующее утро мы снова увиделись. У Мунка было жестокое похмелье. В то время он очень сильно пил. Пил и при этом создавал свою прекрасную графику, писал картины – по-настоящему великий художник. Вот только наша встреча не удалась, и ее нельзя назвать интересной. Больше мы никогда не виделись.
К сожалению, Нольде ничего не пишет о фризе, который они вместе ходили смотреть. Шифлер отзывается о нем довольно сдержанно. Похоже, фриз не произвел на него такого впечатления, как другие работы Мунка. Вместо этого Шифлер пересказывает извинения Мунка за то, что вечером накануне он крепко выпил. Дело в том, что один случайный знакомый – они познакомились лет пять назад на одном концерте – спросил у него, не болит ли рука. «Когда мы виделись в последний раз, я, наверное, был здорово пьян», – сказал Мунк. «Да уж, действительно», – согласился знакомый. Напоминание о простреленной руке так расстроило Мунка, что он напился. На следующее утро он все никак не мог успокоиться и поведал Нольде историю о «женщине, которая никак не хотела отпускать его».
Мунк остался работать в Берлине. Он хотел ненадолго съездить в Париж и показать там свои картины, и в первую очередь последнюю версию «Смерти Марата». Но недаром доктор Линде называл Берлин рассадником пьянства. Тете Карен Мунк пишет, что физически он чувствует себя хорошо, дело «только» в нервах. Письмо Яппе подтверждает впечатление, что нервы далеко не в порядке: Мунк не может писать друзьям без того, чтобы это не напоминало ему о норвежцах. Он снова и снова рассуждает о Тулле, Хейберге и Бёдткере. Художник сравнивает себя с Иосифом, который не дал соблазнить себя жене Потифара:
Эта банда сторонников прелестей свободной любви старалась заманить меня в западню только потому, что одним солнечным весенним днем я посмел… поддаться чарам стареющей прелестницы и не посмел сыграть роль Иосифа. Братья продали меня, но несмотря на то, что я не стал Иосифом, я стал воином в стране фараона.
Последние деньги Мунк потратил на оплату нескольких типографских счетов. Он написал Тилю и попросил выслать 3000 марок. Но у Тиля в то время были трудности с наличными, и он попросил художника подождать. Тогда Мунк в отчаянии взывает к нему: «Пришлите хоть что-нибудь, – все, что сможете наскрести. У меня совершенно нет денег».
Наконец деньги пришли, и Мунк отправляется в Париж.
Рыцарь печального образа
Енс Тис неутомимо занимается просветительской деятельностью, знакомя широкую публику с норвежским искусством, и в особенности с искусством Мунка. Он помещает статью о друге в престижном немецком журнале «Цейтшрифт фюр бильденде кунст», посвященном изобразительному искусству, а самое главное, работает над книгой «Норвежские художники и скульпторы» – первой в Норвегии историей искусства. По моде того времени она выходит по частям, в тетрадях. В 1907 году Тис завершает свой труд обзором творчества Мунка и Вигеланна. Художник получает в подарок личный экземпляр.
В феврале 1908 года, отправившись в Париж, Мунк взял книгу с собой вместе со «Смертью Марата» и этюдом к фризу Рейнхардта. Но во время пересадки в Кёльне с Мунком случилось несчастье, виной которому его психическое состояние. В письме Равенсбергу он в красках описывает, как в вагоне-ресторане враг подсыпал ему в стакан яд. С помутившимся сознанием он вышел на перрон без багажа, а в это время враждебные станционные служащие «украли мою картину, наводящую ужас, – “Смерть Марата”… мой саквояж, а вместе с ним и книгу Тиса, которая должна была служить мне удостоверением личности… Я просто не знал, что делать…» Однако тут ему в голову пришла идея: «Я громко и отчетливо объявил, что, если мне сейчас же не вернут “Смерть Марата”, я, величайший в мире художник, позабочусь о том, чтобы мой родственник, король Эдвард, объявил Германии войну».
Угроза предстоящей войны с Англией, очевидно, напугала персонал кёльнского вокзала, и картину принялись усердно искать. Мунк же тем временем отправился на улицу, где его окружила «шайка бандитов». «К сожалению, яд подействовал на зрение», и он принял их за нищих. Охваченный «благородным чувством сострадания», художник подает «бандитам» милостыню. Их главарь показался ему особенно жалким, находящимся на грани голодной смерти, поэтому Мунк вытащил голубую сотенную купюру и отдал ему.
Потом, довольный собой, художник «поплелся» в гостиницу. Проснувшись на следующее утро, он узнал, что «Смерть Марата» нашли. Потом вспомнил о деньгах, стал проверять карманы – «теперь уже охваченный чувством сострадания к самому себе» – и нашел три сотенных купюры, ровно столько, сколько было накануне. «Все три были на месте! – сообщает он Равенсбергу. – Не оказалось только голубого счета из берлинской гостиницы, счета на сто крон, выставленного мне за вино и прекрасную еду. Меня посетило смешанное чувство – радость при виде моих сотенных и жалость при мысли о голодных бандитах, которым достался всего-навсего счет за съеденные мной превосходные блюда…»
Однако эти чувства сразу сменяются яростью, когда он вспоминает, что бандиты украли книгу Тиса!
Конечно, этот трагикомический рассказ не стоит принимать на веру. Он приведен для того, чтобы показать, какие картины возникали в воображении Мунка и в какие ситуации он попадал (или мог попасть) из-за своей подозрительности и чрезмерного увлечения спиртным. Не остается никаких сомнений в том, что улучшение его состояния годом раньше было кратковременным. Жизнь в Берлине и несколько дней в Париже разрушили хрупкое душевное равновесие, достигнутое благодаря пребыванию в Варнемюнде.
«Один взгляд на эту сочащуюся кровью картину внушает ужас на расстоянии мили вокруг», – писал Мунк о «Смерти Марата». Но вопреки надеждам художника полотно не привлекло к себе внимания парижской критики. Он попросил Делиуса найти специальное бюро, которое осведомляло бы его обо всех рецензиях. Делиус просьбу исполнил, но, как выяснилось, это не имело никакого смысла – ни одной рецензии так и не появилось.
Десятого марта Мунк уехал обратно в Варнемюнде. По приезде он пережил настоящий шок. Когда он вошел в дом, в прихожей стояла кромешная тьма, спичек у него с собой не было. Он стал пробираться по узкому коридору, нащупал какой-то ящик, а в нем – что-то мягкое и вдруг ощутил ужасный запах. Это был труп! Умер хозяин дома, и его гроб в ожидании похорон поставили в прохладном коридоре.
И все же, оказавшись в тихом Варнемюнде после гигантского нервного напряжения, испытанного во время путешествия, Мунк почувствовал облегчение. Но сезон еще не начался, и художнику было немного одиноко. На Пасху его навестил Шифлер, и они обсудили возможность организации выставки, и в первую очередь графических работ. Мунк остро нуждался в деньгах. Он даже написал в издательство «Пипер ферлаг», где вышла книга Эссвейна, и предложил несколько проектов, в том числе исключительные права на публикацию его графики в Германии, несмотря на уже имевшийся у него печальный опыт с продажей прав. Кроме того, у Мунка появилась идея написать портрет своего гамбургского друга – во всяком случае, сделать набросок – и подарить его Шифлеру.
