«Новая коллективизация» и «второе раскулачивание»
Выдвижение Н.С.Хрущёвым и его клевретами совершенно волюнтаристских «целевых программ» развития сельского хозяйства объективно никак не могли сочетаться с научными подходами к их реализации. Советская деревня в эти годы, по сути дела, превратилась в обширный полигон постоянных и зачастую совершенно чудовищных реорганизаций и экспериментов. Причём, как
верно указали многие учёные, в основе всех этих «преобразований» лежали сугубо волюнтаристские и совершенно догматизированные трактовки марксистской теории о явных преимуществах крупного социалистического производства над мелким товарным хозяйством, о государственной форме собственности как высшей по отношению к кооперативно-колхозной собственности и т. д.
Поэтому ещё за два года до ликвидации МТС начались три новые кампании: по разгрому личных подсобных хозяйств, укрупнению колхозов и переводу коллективных артельных хозяйств (колхозов) в государственные хозяйства (совхозы), что, по мнению ряда учёных (Н.А.Кричевский, В.Н.Томилин
[580]), поставило жирный крест на всех позитивных начинаниях 1953–1955 годов. К числу первых нормативных актов
[581], прямо шедших вразрез с решениями сентябрьского 1953 года Пленума ЦК, как правило относят:
— Постановление ЦК и Совета Министров СССР от 6 марта 1956 года № 312 «Об Уставе сельскохозяйственной артели и дальнейшем развитии инициативы колхозников в организации колхозного производства и управлении делами артели», которое было направлено на сокращение личных усадебных хозяйств членов колхозов и фактический запрет на создание новых подобных хозяйств за счёт общественных колхозных земель, в частности при создании новых семей;
— Постановление Совета Министров СССР от 23 августа 1956 года № 1192 «О мерах борьбы с расходованием из государственных фондов хлеба и других продовольственных продуктов на корм скоту», в котором налагался полный запрет, в том числе под угрозой уголовной ответственности за спекуляцию, на «скармливание скоту и птице хлеба, муки, круп и других продуктов», которые покупались «в государственной и кооперативной торговле»;
— Указ Президиума Верховного Совета СССР от 27 августа 1956 года «О денежном налоге с граждан, имеющих скот в городах», в соответствии с которым все городские жители (за исключением малых северных народов) должны были ежегодно платить налог за одну лошадь — 1.500 рублей, корову — 500 рублей, свинью — 150 рублей, овцу или козу — по 40 рублей и т. д. Причём за каждую голову скота, имеющуюся в хозяйстве сверх одной коровы и одной свиньи или двух овец и коз, налог взимался в двойном размере. С учётом тогдашней средней зарплаты, составлявшей 600–650 рублей, по сути дела, речь шла о запретительном налоге на содержание скота почти во всех городах, где значительная часть застройки до сих пор состояла из частных домовладений со своими приусадебными участками.
Правда, рассчитывая получить реальную поддержку колхозного крестьянства в реализации своего майского лозунга, 4 июня 1957 года лично Н.С.Хрущёв инициировал принятие известного Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об отмене сельскохозяйственных поставок хозяйствами колхозников, рабочих и служащих». Данное решение явно находилось в русле прежней аграрной доктрины о снижении налогового бремени с работников совхозов и колхозного крестьянства, принятой ещё на сентябрьском 1953 года Пленуме ЦК.
Однако это временное «умопомрачение» вскоре прошло, и уже 20 августа 1958 года было принято, как считают многие историки, «одно из самых вредных и нелепых» Постановлений Бюро ЦК КПСС по РСФСР «О запрещении содержания скота в личной собственности граждан, проживающих в городах и рабочих посёлках», которое напрямую коснулось более 12,5 млн городских семей, имевших приусадебные участки. Многими из них данное решение было воспринято как «малое раскулачивание» и «новая коллективизация», что крайне негативно отразилось на репутации самого Н.С.Хрущёва и его личной популярности в народе. Но это было далеко не главное, главное состояло в другом. Во-первых, фактическая ликвидация мелкого усадебного хозяйства в городах и городских посёлках быстро опустошила важнейший источник поступления дешёвого и качественного продовольствия на рынок, недостаток которого страна остро ощутила уже в начале 1962 года. Во-вторых, прямым следствием этого решения стало резкое сокращение поголовья скота в стране, в результате чего миллионы советских семей, прежде сами обеспечивавшие себя мясом, молоком и маслом, были вынуждены перейти на снабжение из государственной торговли. Наконец, в-третьих, вся эта ситуация негативно отразилось на общем настрое многих жителей деревни, особенно сельской молодёжи, которая массово побежала в города, где были явные проблемы и с жилищным фондом, и с обеспечением продуктами и товарами ширпотреба.
Чуть позже, в марте-апреле 1958 года, в связи с принятием упомянутых выше Закона «О дальнейшем развитии колхозного строя и реорганизации машинно-тракторных станций» и одноимённого Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР всем колхозам страны было настоятельно «рекомендовано» внести изменения в уставы своих артелей, с тем чтобы увеличить размер фонда собственных оборотных средств и отчислений денежных доходов в неделимые фонды для обеспечения дальнейшего роста общего хозяйства колхозов для строительства собственных школ, больниц и дорог, а также приобретения пашенных тракторов, уборочных комбайнов и другой сельскохозяйственной техники. В результате «новой коллективизации», как её окрестили сами селяне, размеры приусадебных хозяйств резко сократились: в колхозах на 12 %, а в совхозах вообще на 28 %. При этом производство мяса и молока в личных подсобных хозяйствах в среднем упало почти на 20 %, что в ещё большей степени усугубило и без того тяжёлую продовольственную ситуацию в стране.
Одновременно с наступлением на личные хозяйства колхозников началось наступление и на сами коллективные хозяйства, до сих пор существовавшие в форме производственных артелей, где во многом формально, но всё же ещё сохранялись формы прямой, непосредственной демократии, в том числе при выборах председателей колхозов и бригадиров. По оценкам многих историков (Р.Г.Пихоя, И.Е. Зеленин, О.М.Вербицкая, В.П.Попов, С.Н.Андреен-ков
[582]), уже в 1954–1958 годах по всей стране прекратили своё существование более 8.420 колхозов, которые автоматически были переведены в разряд совхозов, а бывшие колхозники — в разряд сельских пролетариев. Затем этот процесс реорганизации колхозов приобрёл буквально лавинообразный характер, и уже начиная с 1959 года ежегодно уничтожалось примерно 10 тысяч коллективных хозяйств, и в итоге уже к концу 1963 года из 91 тысячи колхозов осталось только 39 тысяч коллективных артельных хозяйств. Причём в ходе бездумного процесса укрупнения колхозов средние размеры этих хозяйств выросли примерно в три раза, а некоторые колхозы вообще превратились в неуправляемые аграрные монстры, в которых насчитывалось до 120 сёл, хуторов и деревень. Однако хрущёвские идеологи и партийные пропагандисты представляли этот процесс в самом позитивном свете как дальнейшую концентрацию производства, которая якобы является необходимым условием строительства коммунизма в СССР. Но в реальности советская колхозная деревня столкнулась с самым худшим вариантом сверхцентрализации, что очень быстро и неизбежно отрицательно сказалось на эффективности многих коллективных хозяйств.
