4
Мирослава ждала его возле небольшой кафешки. Едва Матвей остановился, она быстро села в машину и принялась возмущенно рассказывать о Каролине Григорьевне.
– Она не даст мне сдать зачет, просто не даст, и все. Придерется, найдет какие-то несуществующие ошибки и выживет из универа, – негодовала Мирослава. – Вот же гадина! И почему все члены Варты придираются ко мне? Что я им сделала?
– Она родственница Совинской. А Совинская тебя не любит, насколько я понимаю, – ответил Матвей, заводя машину.
– За что? За что Совинская так по-скотски относится ко мне? Я ее и пальцем не тронула!
– А Григорий Луша? Она же с ним встречалась. Я слышал, что вроде бы они собирались пожениться.
– От кого ты это слышал? – не поняла Мирослава.
– Да на похоронах люди шептались. У меня хороший слух, ты же знаешь. Вот потому и знаю, что у них уже все было согласовано с родителями.
– Ну, это не моя вина, Соломия должна это понимать.
– Понимает, но все равно злится.
– Потому что дура.
– Потому что любила, возможно. Ты не думаешь?
– Кого? Вот того мужика с залысинами и кривым шрамом на верхней губе? Очень сильно сомневаюсь. Она не видела Лушу в его настоящем обличье.
– Возможно, и никогда не увидела бы, если бы вышла замуж. Если бы у Луши все получилось, он приобрел бы большую силу, как колдун. Стал бы новым Ведьмаком, понимаешь?
– Слава Богу, что не стал, – проговорила Мирослава. – В любом случае химию мне у Каролины не сдать.
– Сдашь. Попроси Марьяна, чтобы помог. Он учился в том же универе и, возможно, сдавал химию той же Каролине Григорьевне.
– И что?
– Так Вивчаров никто не любит в кланах. Вообще никто. Считают их пастухами, которые примазались к кланам. Вроде бы была какая-то жуткая и поганая история в прошлом, но что за история, этого я не знаю.
– Узнать бы…
На это Матвей ничего не ответил. Он высадил Мирославу у грустной и изящной статуи Девы Марии на въезде в их городок, предварительно убедившись, что за ними никто не наблюдает.
– Уверена, что тебе сейчас безопасно встречаться с Марьяном? – спросил он на всякий случай.
– Он сам позвал. А он осторожный, ты же знаешь.
– А если через него уже действует дух Желанной?
– Ну… тогда… – Мирослава замолчала, растерянно глядя на Матвея.
И столько в этом взгляде было муки и боли, что Матвей не выдержал. Вышел из машины и сказал, что дождется Марьяна вместе с ней.
Они углубились в лес, и деревья скрыли их от людей и машин.
Глава тринадцатая. Мирослава
1
Марьян двигался через лес мягко и тихо, словно большой черный кот. Ни одна ветка не хрустнула у него под ногами, ни один прелый листок не отлетел в сторону. Даже невысокие кусты, которые он обошел, не качнулись от его осторожного прикосновения.
Он поднял голову, и я поежилась.
Зелено-карие глаза Марьяна сверкали необычной силой. Все его лицо выглядело открытым и вдохновенным – и прямой взгляд, и еле заметная улыбка, словно ничего страшного не случилось, словно он – один из Вартовых, самый обычный Жнец, выполняющий свою работу.
– Все в порядке? – тихо спросил его Матвей, закрывая собой меня на всякий случай.
– Все отлично. Способ со свечкой в церкви работает. Пока что. В церкви Петра и Павла скоро будут думать, что я сильно верующий, каждый день начинаю с молитвы и свечки перед алтарем.
– Без разницы, что они будут думать.
Если все в порядке, я поехал.
Матвей удалился, шагая громко и быстро, и сухие сучья возмущенно трещали у него под ногами.
– Что будем делать? – спросила я.
– Я соскучился, – тихо сказал Марьян. – Хочешь, поедем ко мне? У меня есть маленький домик в дальнем лесу. Это не здесь, это за селом Подберезцы.
«Он может увезти меня и убить», – мелькнула в голове здравая мысль и тут же пропала. Я и сама очень соскучилась по Марьяну. И теперь, когда он стоял рядом – высокий, сильный, спокойный – и смотрел на меня так просто, так ясно и открыто, мое сердце забилось, как бешеное. Оно словно обрело собственный голос, мое сердце, и я поняла, что не могу отказаться. Не могу быть осторожной и благоразумной.
И к тому же Матвей, посмотрев на Марьяна, остался спокоен. А он умеет чувствовать опасность. Потому я согласилась. Спросила, далеко ли это, и Марьян ответил, что не очень.
– Мы поедем на машине, – сказал он. – Не на «Дачи» моего отца, а машине деда. Это старая черная «Волга». Приметная тачка, когда-то все знали, кому она принадлежит. Мой дед не отличался тихим нравом.
Мы через лес вышли к соседнему селу Лысынычи – маленькому, но очень живописному, и на повороте, у магазинчика, я увидела черный приплющенный силуэт «Волги». Машина казалась мрачной и даже немного зловещей. Ее слегка помятый бок, круглые фары и проржавевшие диски словно напоминали о том, что она многое повидала на своем веку.
– Она на ходу, не переживай, – сказал Марьян, заметив мою нерешительность.
– Уверен, что из ее мотора не вылезет какой-нибудь черт? – пробормотала я, замирая перед черной дверцей.
– На все сто, – усмехнулся Марьян. – Но спрашиваешь не зря. Мой дед совершил на этой машине немало подвигов. Его узнавали.
– Что за подвиги?
– Всякое случалось в кланах. Не такое крупное, как Надия Совинская, но случалось. Хотя бы тот пожар, в котором погиб твой отец.
– Что-то знаешь про него?
– Только слухи. Но дед там был. Отец знает больше, но не хочет рассказывать. Говорит, что это не наше дело. Поехали. Дед оставил мне не только Желанную и эту машину, но и еще кое-что.
И мы поехали.
«Волга» двигалась как ненормальная. Подскакивала на каждом, даже микроскопическом, ухабе и странно тарахтела, словно в ее моторе спрятали целую гору гаек и шурупов. Мне казалось, что двигатель этой старушки вот-вот заглохнет, но, как ни странно, мы ехали и ехали.
Миновали два села, завернули за сельское кладбище и снова оказались в лесу. Деревья приняли «Волгу» как родную, сомкнулись над ней высоким шатром, и солнечный свет почти пропал, остался лишь лесной влажный сумрак.
