К дому подъехали быстро, а там – Снежанка. Встретила вопросами – как прошло, что теперь делать, но, едва увидела заплаканное лицо Мирославы, замолчала. Ей тоже не часто доводилось видеть свою сестру плачущей.
– Что случилось? – проговорила она и обняла Мирославу.
– Ничего. Ничего хорошего, – последовал скупой ответ.
– А где Марьян? – пыталась разобраться Снежана.
– Уехал в церковь ставить свечу. Я поеду и поищу его. – Матвей взялся за ручку двери, собираясь выйти во двор, но Мирослава удержала его.
– Ну нет. Значит, мной рисковать нельзя, а тобой можно? – возмутилась она.
– Марьян что, всех уже убивает? – ужаснулась Снежанка.
– Не говори глупости, – велел ей Матвей. – Все нормально. Я не рискую. Я один не рискую.
И он рванул бы на помощь другу, но тут телефон Мирославы ожил и выдал длинную мелодию звонка.
– Как ты, Марьян? Приедешь сюда? Может, я к тебе? Тогда ладно, – торопливо заговорила Мирослава, прижимая гаджет к уху.
Потом, вздохнув, она объявила, что все хорошо.
– Можно не переживать. Он успел поставить свечу и теперь едет в свой маленький домик в лесу. Мы были там недавно вместе с ним. Сказал, что завтра встречаемся у кладбища Невинно убиенных в девять вечера.
– Фу, как вы меня напугали, – с облегчением сказала Снежана. – Мойте руки и садитесь есть. Пицца с овощами и сыром, Матвей, как ты любишь. А для Мирославы – отдельная пицца с оливками и колбасой, как она любит. Еще есть конфеты и попкорн. Можно посмотреть кино.
– Что-то не хочется смотреть фильмы, – буркнула Мирослава, – но я бы поела. Ночуем у тебя сегодня, Матвей. Все вместе. Так будет лучше. Позвоню бабушке, скажу, чтобы не ждала меня.
2
Он знал, что не уснет в эту ночь, но все равно лег в постель и ворочался под одеялом, прислушиваясь к шуму ветра за окном и привычным домашним шорохам. Он ощущал присутствие смертельной опасности и улавливал дыхание смерти прямо за своей спиной, понимая, что его имя и имя Мирославы все еще записаны в Желанной.
Он будет мертв. Рано или поздно, но они умрут. Все эти свечи в церквях и звонки на телефон Марьяну лишь оттягивают неизбежное. Желанная – это не девчачий блокнот, где записывают собственные мечты и рисуют розовые сердечки. Это мощный старинный артефакт, и еще ни разу за четыреста лет не бывало такого, чтобы записанные в ней желания не исполнились. Все, кому пожелали смерти, умерли.
Марьян борется против духа Желанной, упирается изо всех сил. Но на сколько его хватит? Сегодня вечером он едва не убил Матвея – полный решимости, он уже поднимал свой меч, и можно было не сомневаться, что за этим последует удар. Лишь маленький серебряный крестик остановил Марьяна.
Откуда старая Марыся Данилевская знала, что крестик понадобится Матвею? Она много чего знает и много повидала на своем длинном-предлинном веку. Вот бы расспросить ее о том, какими еще свойствами обладают крестики отца Теодора…
И вдруг Матвей подскочил и кинулся к своему рюкзаку, который лежал на компьютерном кресле у стола. Старинные письма, что передала Марыся Данилевская, все еще были там.
Не то чтобы Матвей забыл о них, нет. Но, глянув на неразборчивый почерк, на польские слова, он понял, что возни будет много, и решил отложить это до лучших времен.
Кажется, пани Данилевская говорила, что в письмах идет речь о Желанной. Значит, настало время прочитать старинные письма. Разобрать почерк, перевести слова и попробовать понять, что же скрывается за проклятой книгой.
Матвей спустился вниз, сделал себе крепкий кофе, насыпал в миску крекеров и принялся за работу. Сначала разбирал слова, разглядывая каждую букву. Почерк был старинный, чернила слегка выцвели, поэтому зависал практически над каждым словом. Матвей неплохо знал польский, но значение некоторых старинных слов приходилось отыскивать в интернете или в старом-престаром прадедовом словаре.
Но как бы там ни было, история складывалась. По крупицам, по буковкам и по словечкам. Матвей записывал ее на отдельную страничку в тетрадке и время от времени перечитывал то, что получалось.
3
Пишу тебе, сын мой Врацек, чтобы ты знал, как возникла эта история. Она началась с нас и должна закончиться нами. Только представитель нашего рода сможет разрушить проклятие ведьм, и если ты можешь остановить злые силы, действующие под покровом ночи, то это твой священный долг перед Богом.
Я привез свою первую жену, свою ягодку Данусю из северных земель. Была она почти ребенком, ей едва сравнялось пятнадцать, когда я увидел ее и полюбил всем сердцем. Приданого она не имела, да я и не просил у ее отца приданого. Мы были счастливы с ней, и я благодарил Бога за такую жену.
Милая, спокойная, добрая, она светила мне, как ясное солнышко, и каждый день, просыпаясь, я думал о ней, о моей Данусе. Мы устроились в нашей усадьбе, в нашем крепком доме и жили с ней душа в душу.
А после появился Юрек Луша. Довелось мне с ним немало послужить и Богу, и королю, и был Юрек мне другом. Приехал он и остановился у меня на два дня. Дануся моя тогда и познакомилась с ним. Юрек был моложе меня на десять лет, и девки липли к нему, считая красавцем. Но моя Дануся была скромной и стыдливой, и я доверял ей и моему другу Юреку.
А потом довелось мне покинуть поместье и отправиться вместе с обозом в Киев. Меня не было три месяца, и я просил Юрека Лушу присмотреть за моим домом и женой. Не думал я тогда, что верный друг мой, не раз спасавший меня в битве, окажется змеей, пригретой на груди. Когда я вернулся, мне сообщили радостную новость – жена моя, Дануся, ждет ребенка. Обрадовался я без меры. Но только Дануся моя не радовалась. Каждый день проливала слезы в своей комнатке, худела и бледнела. Звал я докторов и лекарей, звал бабок-повитух, но никто не мог понять, что с моей ягодкой приключилось. По нашим подсчетам, давным-давно пришел срок родов, но дитя все не появлялось. Дануся моя худела и бледнела, а живот у нее все рос и рос и становился огромным.
В тот год летом почти не было дождей и земля высохла, потрескалась. Хорошего урожая мы не ждали, а по церквям молили Бога о милости. И я ходил и просил священника в нашей новой церкви Всех Святых, которую поставил польский магнат Станислав Сомко. Молился за свою Данусю. Живот у нее стал просто огромным, а она сама – бледной, как свеча. Ни здоровья, ни красы не осталось. Роды начались в ночь полнолуния, за три дня до праздника святого Матфея. Дануся родила сына – крупного мальчика с черными волосами и голубыми глазами. И сразу же после родов умерла.
Мальчик казался огромным. И сказала повитуха, что это проклятое дитя, что родилось оно в год засухи и бедствий. И еще сказала она, что ребенок не мой, что бедная моя Дануся перед смертью успела признаться, что соблазнил ее Юрек Луша. Что любила она его, а он ее, пока меня не было. Пока ездил я в Киев, Юрек пришел и похитил светоч моего сердца, мою любимую звездочку, мою ягодку Данусю.
