– Надо обработать ожоги. Ты знаешь, как это делать?
– А ты? – Он посмотрел на меня с легким прищуром.
Глаза были красные от жара огня и бессонницы. Впрочем, я, наверное, выглядела не лучше.
– Мне приходится все больше рефераты на английском писать, а не раны от ожогов бинтовать, – заметила я. – Поэтому подскажешь. Ты ведь врач, ты должен разбираться.
– Чудесная логика, – скривился Марьян. – Тогда руки помой сначала.
За первое полугодие в медуниверситете я получила только теоретические знания, о чем и сообщила Марьяну.
– Тогда слушай. Это несложно. Просто промыть и… Что у тебя там в пакете? Что ты купила?
– Это Михаил купил. «Пантенол», бинты и еще какая-то мазь. И таблетки.
– Таблетки – это обезболивающие, я вижу. Кое-что я и сам сделаю, пальцы у меня целы.
– Может, лучше к твоему отцу? – спросила я на всякий случай.
– Видеть его не хочу. Справимся. Ты ведь умная девочка. И сделай мне кофе.
Глава седьмая. Мирослава
1
Марьян пил кофе медленно и осторожно, цепляя кружку здоровыми пальцами правой руки. Я же принялась сначала за левую ладонь, мягко очищала обожженную кожу. Марьян изредка подсказывал, что делать. Пить обезболивающее он отказался.
– Пока болит, я уверен, что остаюсь самим собой, – пояснил он.
Какое-то время мы сидели молча, но едва я закончила бинтовать ладонь и запястье, как Марьян вдруг улыбнулся.
– Знаешь, – сказал он, – первое желание, которое я выполнил, было приятным. Ты хотела мобильный телефон, помнишь?
– Ты купил его за свои деньги? – уточнила я.
– Нет. На такое дух Желанной всегда предоставляет финансы. Просто пришла сумма мне на карту, и я купил самое лучшее, что мог найти.
– Потому что я загадала самое лучшее.
А теперь мой «самсунг» валяется в лесу. Или сгорел, наверное…
– Купим тебе новый, – пообещал Марьян. – Я в состоянии купить своей девушке новый телефон на свои заработанные.
– Не в этом дело. Просто тот был первым подарком от тебя, понимаешь?
– Он был от Желанной. Забудь.
– А информация на нем?
– Что-то серьезное?
– Фотографии со взломанного аккаунта Дарины, например.
– Они теперь не нужны. Мы ведь все знаем.
– Кроме того, где находится Желанная.
– Это я узнаю. Наведаюсь к Даниилу Совинскому. Я ведь все-таки Жнец.
– И что будешь делать?
– Вытрясу из него информацию, – помрачнев, сказал Марьян. – Возьму с собой Михаила, и мы сделаем это вдвоем.
– Михаил с тобой пойдет?
– Он не очень любит все эти клановые дела. У него есть девушка из обычных, и он предпочитает не вмешиваться. Но если мне нужна помощь, он поможет.
– Так однажды прадед Стефана отомстил за свою девушку. Записался в отряд полицаев и разгромил дом Надии Совинской, – заметила я, закончив перевязку левой руки.
– Ты хочешь сказать, что это меняет человека? Что месть изменит меня? – тихо спросил Марьян.
Его бутылочно-зеленые глаза оказались совсем рядом, и я почему-то не могла оторвать от них взгляд. Смотрела и смотрела, не отвечая на вопрос.
– Я об этом думал, – снова заговорил Марьян. – Думал с того самого момента, как прочитал новые пожелания, которые пришли на мой телефон. Думал, что старый Стефан всегда это знал, поэтому и старался уберечь правнука. То, чем мы занимаемся, меняет нас. Мы можем сколько угодно тешить себя мыслью, что мы – избранные, кланы Варты, защищающие мир от тьмы, но на самом деле опасны именно мы. Пока мы пытались охранять обычных людей от тьмы, тьма проникла в нас самих. И теперь надо защищать людей от Вартовых. От нас.
Я поняла, что его надо немедленно отвлечь от грустных философских мыслей. Сама я ни за что не желала погружаться в такого рода философию. Для меня все было просто – я спасала свою жизнь и защищала своих близких. Тогда, в прошлом бою с Григорием Лушей и Надией Совинской, я сражалась за свою сестру и подругу. Теперь вот пытаюсь выжить сама и помочь своему парню и другу. И больше никакой философии мне не нужно.
Потому я очень мягко взяла вторую руку Марьяна, осмотрела раны и открыла «Пантенол».
– От меня никого защищать не надо, – заметила я. – Я хорошая девочка, и все эти страшные тайны Вартовых меня не касаются. Но я не дам в обиду своих близких. Я сражаюсь за своих родных, и мне в этой войне все понятно. И просто так я не отступлю.
Марьян поморщился, когда мазь коснулась раны, и кривовато улыбнулся.
– Мне нравится твоя логика. Продолжай, – сказал он.
– А что тут продолжать? Матвей думает точно так же.
– Матвей не думает точно так же, – четко и жестко произнес Марьян.
– Откуда ты знаешь? – удивилась я.
– Матвей тоже сражается за то, чтобы не потерять самого себя. Он же Чугайстер, бешеный медведь, не забывай этого. Не думай, что твой Матвей – простой бывший школьник, которому прадед оставил несколько старых бус и тетрадей. Матвей несет собственное проклятие, и еще неизвестно, чем все это закончится.
– Ты сегодня какой-то пессимист, – ответила я. – Ворчишь, ничему не веришь. А ведь мы вышли победителями в ночной схватке.
– Мируся, ты иногда бываешь такой наивной, что хочется смотреть и умиляться, – устало выдохнул Марьян, вздрогнув, когда я стала накладывать очередной слой мази на обожженное запястье. – Вы с Матвеем не победили этой ночью. Вы просто уцелели. А братья Корсуненко не уцелели. Я убил их обоих, и это оказалось несложно. Думаешь, эти парни не хотели жить? Думаешь, они не были уверены в своей победе?
– Как ты их убил? – спросила я.
– Это был честный бой. Они напали на меня вместе с Орестом, но, когда я пронзил одного из братьев, Орест отступил и убрался вместе с Даниилом. Я прикончил второго брата и двинулся вниз, потому что дух Желанной уже овладел мной. Я ведь выполнил задание. Я погрузился в свое проклятие.
– А кто убил Михайлу Кобзаря?
– Даниил Совинский. И его сыновей ранил тоже он. Мальчишки не умели как следует держать меч в руке. Михайло думал, что выводит своих детей на простую прогулку в лес. Взял с собой термос с кофе, бутерброды в лоточках. Они шли по лесу, шутили и ели. И тут – Совинский со своим другом Орестом. Знаешь… – Марьян замолчал. Допил кофе, вздохнул. – Я все-таки добрался до компьютера отца в офисе клиники и раскопал, откуда приходили переводы. Из банка «Западный капитал». Я отправил запрос одному своему другу, он умеет добывать информацию касательно денежных переводов. И тот сказал, кому принадлежит банк. Я не удивился.
