– За всем стоят Совинские. Соломия мстит за погибшего Григория. У нее ведь любовь к нему была. А ее отец желает власти. Все логично.
– Остается только узнать, где они прячут Желанную.
– И где похоронили Дарину Рыбалко. Родители должны получить хотя бы тело своей дочери.
– Должны, – согласился Марьян и устало закрыл глаза. – Черт, как же болит…
– Выпей таблетку.
– Боюсь. Ты ведь следующая в списке.
– С такими руками ты меня не убьешь.
Марьян усмехнулся и ничего не сказал.
2
Наконец обожженные ладони Марьяна были забинтованы. Я помогла ему умыться, стянула с него черную рубашку и предложила что-то поесть.
– Посмотри в шкафу, там должна быть чистая одежда, – попросил Марьян. – Достань какую-нибудь клетчатую рубашку.
– Штаны у тебя тоже грязные, – напомнила я, копаясь на деревянных полках шкафа.
Там, на этих полках, кстати, пахло полынью и домашней мятой и лежали стопки рубашек, футболок и маек.
– Джинсы тоже надо снять, – пробурчал Марьян, пытаясь расстегнуть пряжку ремня.
– Давай помогу, – предложила я.
Ремень расстегнулся легко, а когда я взялась за собачку молнии, Марьян усмехнулся.
– Не так я представлял себе этот момент, – проговорил он.
– А что, представлял?
– Конечно.
– Ну ведь еще будут другие возможности. – Я поняла, что краснею, и наклонила голову, пряча пылающие щеки.
– Стоит надеяться, – ответил Марьян, улыбаясь.
– Штаны и рубашку надо стирать. – Я схватила его вещи, пахнущие гарью и кровью, и кинулась в ванную, чувствуя себя смущенной первоклашкой.
– Да выкинь, – ответил Марьян. – У меня тут должны быть нормальные штаны в шкафу.
Я старалась не пялиться на его темно-синие боксерки. В конце концов, что я, парня в трусах не видела, что ли? Но любопытство все равно разбирало.
– Знаешь, я бы что-нибудь съел, а потом поспал, – крикнул Марьян из комнаты. – А все эти сцены со снятием штанов мы еще повторим. Но чуть позже, наверное.
– Конечно, позже. Когда на тебе будут более чистые штаны. И руки будут целы, – заверила его я.
В холодильнике нашлись лишь остатки нашего прошлого нашествия в хижину. Сыр, колбаса, три яйца и пакет с молоком.
– Будем пить кофе и есть сыр с колбасой, – сказала я Марьяну.
Тот зашел на кухню, застегивая клетчатую рубашку. Посмотрел на меня, потом приблизился и поцеловал.
– Знаешь, – тихо сказал он на ухо, – я тут подумал, что именно любовь к тебе позволяет мне оставаться человеком.
– Тогда ты должен любить меня очень крепко, – прошептала я в ответ.
– Так и будет, – заверил меня Марьян.
А потом мы пили кофе и завтракали. В домике наконец потеплело, и меня перестало колотить от холода и волнения.
– Нам надо поспать, – сказал Марьян, доедая сыр.
– Я бы не отказалась.
– Можешь лечь в комнате, а я устроюсь тут, на кухне, на диване.
– Лучше наоборот. Тебе нужен хороший отдых.
– Не возражай. Устраивайся, там свежее постельное.
Спорить мне не хотелось, я ушла в комнату и легла на большую кровать. Повозилась с подушкой, устраиваясь поудобнее, и уснула.
3
Мне снилась мать. Она была в домашнем халате и с пультом от телика в руках. Снилось, что я вернулась домой, зашла в коридор, а там меня поджидают.
– Где ты шлялась, негодница? – крикнула мать и, размахнувшись, стукнула меня пультом по голове.
– Ты же умерла, – проговорила я, удивленно таращась на нее.
– Не совсем! Я не умерла насовсем! Я еще жива, чтобы воспитывать тебя, дурочка! Зачем ты связалась с Вивчарами? Марьян убьет тебя, глупая! Прямо сейчас убьет! Уходи от них! У тебя есть своя квартира, иди домой! Ты поняла меня, Мирка? Иди домой!
Я проснулась от ее воплей, понимая, что внутри царит кромешный ужас. Перед глазами все еще стояло материно лицо – ее глаза, губы; я словно видела ее пальцы с кроваво-красными ногтями. Я встала, посмотрела на настенные часы с белым циферблатом – единственная черная стрелка намертво застыла на отметке двенадцать. И вдруг услышала шаги.
На кухне кто-то двигался. Бодро так и ловко шелестел пакетами, стучал чем-то и посвистывал. Но я была уверена, что Марьян спит. Он и спал. Свалился на широкой кровати рядом со мной, и мы оба отрубились, как пьяные ежики. Теперь он ровно дышал, прикрытый пледом, и – совершенно логично! – не мог ничем шелестеть на кухне.
Я обвела взглядом комнату в поисках кочерги, топора или хотя бы дубинки, но ничего такого не увидела. Кровать, стеллажи с книгами, комод. Никуда не годные часы на стене.
Надо хотя бы понять, кто к нам проник. Кто еще знал об этом домике в лесу?
Я осторожно выглянула в дверную щелку и облегченно выдохнула. У кухонного стола стоял Михаил и выгружал продукты из внушительного пакета. Яблоки, мандарины, печенье, колбаса, бананы, молоко и еще много чего съедобного.
– Привет, – тихо сказала я.
– Подумал, что вам надо что-то есть, – ответил он. – Сейчас уезжаю. Все в порядке?
– Все отлично, – ответила я.
– Если что-то будет надо, звони, – велел Михаил. – В городке все спокойно.
– И нет никакой паники в связи с гибелью людей в лесу? – засомневалась я.
– Даже в новости не попало. Вартовые умеют скрывать такие вещи. Все тихо и спокойно. Совинский об этом умеет позаботиться. Все, я поехал. Еда у вас есть, в доме тепло. Отдыхайте и не высовывайтесь. Пересидите пока, – велел Михаил и ушел, закрыв за собой входную дверь.
Я кинулась в коридор и задвинула внушительный железный засов на двери. Не хотелось, чтобы еще кто-то проник в домик, пока мы спали.
Засунула продукты в холодильник и наскоро нажарила гренок. Если добавить к этому бананы, йогурт и шоколад, которого Михаил навез целую гору, то вообще будет просто праздник.
Спать мне больше не хотелось. Мучили смутные подозрения, что снова приснится мать, или Григорий Луша, или еще какая-нибудь чертовщина. Потому я открыла банку йогурта, уселась за стол у окна и почувствовала, как мне сейчас не хватает моего телефона. Позвонила бы Матвею, спросила бы, как он там.
Марьян спал долго и спокойно. И я, слушая его дыхание, успела передумать огромное количество мыслей. О том, как мы с ним танцевали на выпускном – незабываемый момент, когда Тот, кто отвечал на мои вопросы, снял маску, и я увидела его лицо. Мое удивление, его улыбчивое спокойствие. Вспомнились наши милые свидания, разговоры, полное взаимопонимание.
