«Стоп!» Я не могу позволить себе идти этой дорогой. Эта зима крайне важна для меня: пан или пропал. Решается моя судьба! Если я не войду в первую тройку, мне придется уйти из спорта и устраиваться на нормальную работу.
Саския смотрит на меня с любопытством, когда я усаживаюсь рядом с Брентом. Каждый раз, когда я ее вижу, меня охватывает ярость. Я буду вести себя так, словно ее здесь нет.
Брент сидит, вытянув длинные ноги, и делает большой глоток из бутылки.
– Тебе принести что-нибудь выпить, Милла?
Я издаю стон.
– Нет, я больше никогда не буду пить.
Брент показывает мне бутылку. Это всего лишь кока-кола.
– О! – выдыхаю я. – Нет, я буду воду.
Я наполняю стакан из кувшина, который стоит на столе.
– А меня ты не собираешься спрашивать? – обращается к нему Саския.
Брент делает еще глоток, словно не слышит ее вопроса.
Это интересно. Он только что ее проигнорировал. Откровенно и нагло. Почему? У них с Саскией что-то было?
Судя по выражению ее глаз, она удивлена. Она явно не привыкла к тому, чтобы ее игнорировали. Саския резко встает из-за стола, ножки стула со скрипом едут по деревянному полу.
– Хорошо, я сама себе принесу.
Я скрываю улыбку, когда Саския отправляется к барной стойке. Брент тоже улыбается.
Обычно я не чувствую себя так расслабленно рядом с такими симпатичными парнями, но Брент очень похож на Барнси. Такие же манеры, даже такой же акцент. Мне с ним комфортно, как будто бы мы знакомы много лет.
Рядом с Кертисом я испытываю совсем другие ощущения.
– Эй, Сасс! – Кертис хлопает меня по плечу.
Я резко поворачиваю голову.
– Как ты меня назвал?
Кертис улыбается, ему стыдно, и это отражается у него на лице.
– Прости. Из-за волос. – Он предлагает мне красное вино. – Хочешь?
– Нет, спасибо, я буду пить воду. А завтра я покрашу волосы в розовый цвет. И я не шучу.
Брент смеется.
– У тебя проблемы, братишка.
Саския возвращается с пустым винным бокалом. Не произнеся ни слова, она хватает бутылку из руки Кертиса, наливает вино себе в бокал и усаживается за стол.
Женщина в переднике приносит нам тарелки с тартифлетом
[21] – мягким картофелем, залитым липким острым сыром, с характерным вкусом и запахом. Живот меня больше не беспокоит, и я страшно голодна. Я протягиваю руки к огню, пока жую.
– Сколько тебе было лет, когда ты занялась сноубордингом, Милла? – спрашивает Кертис.
– Одиннадцать, – отвечаю я. – Вначале я каталась по сухим склонам в Шеффилде. На снег вышла только в шестнадцать лет. А ты?
– В пять.
– А я в три, – вставляет Саския, хотя я ее не спрашивала.
Повезло. Неудивительно, что она так хорошо катается.
– Наши родители таскали нас с собой по всему миру, – рассказывает Кертис. – По крайней мере, по горам в разных точках света. Наша мама родом из Калифорнии, и у нас там до сих пор живут родственники. Поэтому мы провели несколько зим в Маммоте
[22].
Я это знаю, но не хочу, чтобы он знал, что я им интересовалась и читала о нем.
– Я помню, как смотрела старые записи – я видела, как ваши родители летали над склонами на Аляске.
Кертис улыбается.
– Правда?
– У вас было классное детство.
– Иногда я уставал от мотаний по всему миру. Мне не нравилось все время переезжать с места на место.
Саския зевает. Я поворачиваюсь к Бренту.
– А ты когда начал?
– В десять, – отвечает он. – Но я занимался скейтбордингом примерно с шести лет. Мой отец – строитель, и он построил рампу для меня и брата у нас в заднем дворе, чтобы мы могли кататься на доске.
Меня веселит его лондонский акцент. Мне хочется смеяться.
– У нас даже были спонсоры, – добавляет он. – У моего брата очень хорошо получалось.
– Но ты предпочитаешь сноубординг? – спрашиваю я.
– Больше возможностей, – улыбается он.
– В прошлом году ты в первый раз участвовала в чемпионате Великобритании, Милла? – спрашивает Кертис.
– Да. Я подавала заявку и в позапрошлом году, но получила травму колена как раз перед соревнованиями.
– Какую? – склоняется вперед Саския.
– Порвала наружную коллатеральную связку. – Мне кажется, что признаваться в этом – слабость. – Но теперь с моим коленом все в порядке.
Я не собираюсь ей рассказывать, как в то лето работала по восемьдесят часов в неделю, чтобы оплатить физиотерапию в дополнение к деньгам, которые я откладывала на следующий зимний сезон.
– Саския несколько лет назад порвала переднюю крестообразную связку, – говорит Кертис.
Она резко поворачивает к нему голову.
Это серьезная травма. Я жду, надеясь, что он расскажет поподробнее. Но вероятно, он понимает, что она хочет ему сказать своим взглядом, и просто откидывается на спинку стула.
– Мне кажется, что наш вид спорта напоминает игру «Змеи и лестницы». Остается только надеяться, что удастся забраться повыше, а не соскользнуть вниз.
Другие люди, которые ужинали в ресторане, ушли, а женщина, подававшая нам тартифлет, маячит неподалеку. Бедняга! Она выглядит изможденной. Я знаю, как она себя сейчас чувствует. Летом я работала в баре до четырех утра, потом спала несколько часов и отправлялась на дневную работу.
– Как мне кажется, она хочет, чтобы мы поскорее заканчивали, и она смогла закрыть ресторан, – говорю я тихим голосом.
Мы доедаем все, что нам было подано, и женщина сразу же хватает наши тарелки. Потом она показывает нам отсек коридора, служащий хостелом. Каждому из нас выделяется по комнате.
– Эй, Милла, – тихо говорит Кертис, когда я уже собираюсь зайти в отведенную мне. – Если замерзнешь ночью, ты знаешь, куда идти, чтобы согреться.
Саския поворачивается и смотрит на него со странным выражением лица.
– Думаю, что моя кровать теплее, чем его, – говорит Брент, стоя в дверном проеме.
Я бросаюсь в свою комнату, мое лицо пылает.
Спортсмены – физически крепкие люди. У нас много энергии, но иногда она оказывается неизрасходованной к концу дня. Поэтому предложение парней меня не удивляет. И мне нравится, как они все это подали. В их словах не было ни похоти, ни угрозы. Они просто предложили мне свои варианты, а я могу эти предложения принять или отклонить.
