– Знаешь, многое в твоей сестре меня восхищает, – с неохотой говорю я.
Кертис смотрит на меня настороженно.
– Что например?
– Ее совершенно не волнует, кто и что про нее думает.
– А это хорошо?
– Женщины болезненно относятся к тому, что люди о них думают. Я знаю, что меня это волнует, и мне это в себе очень не нравится, но я ничего не могу поделать. А твоей сестре плевать.
– Я не сказал бы, что это хорошо.
– Это мужская черта.
– Правда? – Он хмурится.
– Да. Парней это мало волнует. Вы сосредотачиваетесь на том, что хотите. Но когда такой же оказывается девушка, людям это не нравится. Ее за это критикуют. Это сексизм, но так устроен мир.
Кертис напрягается, это видно по руке, которая лежит на барной стойке. Я смотрю через головы людей и вижу, что Жюльен снова встал. Он выглядит возбужденным, но Саския мило улыбается, и он, как кажется, успокаивается.
Кертис снова поворачивается ко мне.
– Ты знаешь, что у нее ни разу не было серьезных отношений?
– Ни с кем?
– Она никогда не приводила домой ни одного парня, чтобы познакомить с родителями.
Потому что она встречается с женщинами? Он знает? Конечно, должен знать. Он же ее брат. Но это не мое дело. Не мне говорить ему об этом.
– А у вас суровые родители?
– Нет. Совсем нет.
– Скольких девушек ты им представлял?
Кертис считает на пальцах до десяти, но не останавливается. Во мне закипает ревность, пока он не улыбается.
– Я шучу. Трех.
– А как тебе жилось с ней, пока вы росли?
– Почему ты задаешь все эти вопросы?
Я пожимаю плечами.
– Просто любопытно.
Он потирает челюсть, ему явно не хочется отвечать. А меня в очередной раз поражает его братская верность и преданность. Я уже собираюсь сказать: «Забудь!», но он начинает говорить до того, как я успеваю это произнести.
– Это был настоящий кошмар. – Кертис улыбается, чтобы слова звучали не так ужасно. – Может, я и старше, но очень рано понял, что с ней лучше не связываться.
– И?
– Мы с приятелем один раз спрятали ее вещи. Мы все тогда плавали в бассейне. Нам с приятелем было лет по семнадцать, и это он предложил так над ней подшутить. Я знал, что мы напрашиваемся на неприятности, но ничего не сказал. В общем, ей пришлось возвращаться домой через весь город в одном купальнике.
Я улыбаюсь, представляя эту картину.
– Сколько ей тогда было? Пятнадцать? Да, в таком возрасте это очень неприятно.
– В любом случае она мне отомстила. Это отличительная черта моей сестры. Она мстит всегда.
– И что она сделала?
– Ничего явного. Но вдруг все в школе начали шептаться у меня за спиной. И никто не согласился пойти со мной на школьный бал, который проводится после окончания учебного года. – Он смеется. – Такого раньше никогда не случалось.
Я тоже смеюсь, представляя симпатичного молодого Кертиса – такого, каким он был в старших классах средней школы. Я представляю его озадаченным – он в одиночестве стоит в школьном коридоре.
– Я только в середине лета выяснил, в чем дело. Она распространила слух, что я предпочитаю садо-мазо.
На этот раз я смеюсь громче.
– И это правда?
Он приподнимает бровь. Я обрываю смех, кровь приливает у меня к лицу, и меня всю словно окатывает горячей волной, хотя я уверена, что Кертис просто прикалывается.
Кертис с трудом сдерживает улыбку.
– В общем, мы заключили перемирие, и с тех пор мы, можно сказать, друг друга не трогали.
Вероятно, потому что Саскии просто удобно, когда старший брат находится рядом, а то и бежит за ней, подчищая оставленное ею дерьмо. Но я не говорю этого вслух. Есть четкая граница того, что позволено говорить посторонним, и я не хочу ее пересекать.
– Эй! – Кертис машет рукой, привлекая внимание Хизер.
– Что вам принести? – Хизер сегодня кажется расстроенной, а глаза у нее опухли. Она плакала?
– «Оранжину»
[45] и… – Кертис смотрит на меня.
– То же самое.
Наверное, Кертис задумывается, почему я ничего не заказываю Бренту. Или, может, Брент уже рассказал ему о случившемся. Они говорят о таких вещах? Я бросаю взгляд на Брента, который стоит в группе парней, которых я не знаю, и чувствую горечь потери. Она напоминает удар ножом в сердце. Я потеряла друга.
– На самом деле принеси мне две бутылки, – говорю я.
Кертис кладет на барную стойку десять евро.
– Нет… – Я терпеть не могу, когда парни покупают мне напитки. Я достаю кошелек, но уже поздно. Хизер забрала банкноту, а у меня нет сил спорить. – Спасибо.
Кертис берет свою бутылку «Оранжины» и вроде собирается уходить.
– Подожди, – останавливаю его я. – Мне нужен твой совет насчет завтрашнего дня. Мне поостеречься или рискнуть?
Он в замешательстве. Я перешла черту, спрашивая его совета перед самыми соревнованиями?
– Брент сказал, что ты тренировала крипплер, – наконец говорит Кертис. – А ты приземлилась нормально хоть один раз?
Я проверяю еще раз, нет ли Саскии и Одетты в пределах слышимости.
– Нет. Но пару раз у меня почти получилось.
Кертис сжимает губы.
– Когда начинаются заезды у женщин?
– В десять утра.
– Хафпайп будет жестким, как гвозди.
Я опускаю плечи. Он прав. Снег еще не успеет размякнуть.
Он внимательно смотрит на меня.
– Почему ты так сильно этого хочешь, Милла?
– Я же уже объясняла тебе. Я люблю выигрывать. Ты из всех людей должен это понимать.
– Я думаю, что ты хочешь этого больше, чем я.
– Мой брат – звезда регби. – У меня перехватывает дыхание. – Я хочу показать людям, что я тоже талантлива.
– У тебя на самом деле есть талант. – Его голос смягчается. – И тебе не нужны соревнования для доказательства этого.
Я прикусываю губу, чтобы не расплакаться.
– Знаешь, с кем я соревнуюсь, когда участвую в соревнованиях? – спрашивает Кертис.
– С Брентом?
– Нет. С собой.
– Что?
– Я пытаюсь сделать все наилучшим образом – как только могу. И пусть все остальные идут куда подальше. Да, я пытаюсь их победить, но я никак не могу контролировать то, что они делают. Я не могу ими управлять. Но я могу управлять собой. Забудь о моей сестре. Забудь о своем брате. Соревнуйся с собой и для себя.
