Я вижу логику в его словах, и этот метод определенно срабатывает в его случае, но ему не пришлось всю жизнь играть в догонялки. Он родился первым. А мне не было уготовано такой роскоши. Я тяжело сглатываю.
– Ты не поймешь. Ты – старший.
И в этот момент мне в голову ударяет мысль. Кертис стал известным сноубордистом примерно в то время, когда мой брат прославился, как игрок в регби. И именно по этой причине Саския стала такой, какая она есть? Я сочувствую ей. Мне очень не хочется это признавать, но мы с ней очень похожи.
Кертис снова напрягается. В другой части зала Жюльен стоит весь красный.
– Мне нужно вмешаться, – заявляет Кертис и спешит к столику, за которым сидит его сестра.
Я беру «Оранжину».
– Это все чушь собачья, – говорит голос мне в ухо.
Я резко дергаюсь, поворачиваюсь и вижу Дейла, который оказывается рядом со мной у барной стойки. Он впервые заговорил со мной после нашего поцелуя.
– Не поняла, – вопросительно смотрю на него я.
Дейл кивает на удаляющегося Кертиса.
– Кертис Спаркс – один из самых амбициозных людей на земле. Он обожает состязания и соперничество. И еще он любит манипулировать людьми. Не верь ни единому его слову.
Глава 45
Наши дни
Мы с Кертисом лежим лицом к лицу на его узкой кровати. Ткань его термофутболки кажется очень мягкой, когда я касаюсь ее руками. Простыни пропахли им, и мне от этого так хорошо, что хочется плакать.
«Скажи ему». Но я могу только смотреть на него.
Судя по тому, как напряжены его челюсти, я чувствую, что он тоже ведет какую-то внутреннюю борьбу с собой.
– Чего ты хочешь? – спрашивает он тихим и мягким голосом.
Я так нервничаю, что меня всю трясет. Когда я не отвечаю, он поднимает ладонь к моему лицу, словно не может сдержаться, и проводит пальцем по моей нижней губе.
– Ты за этим сюда пришла?
У меня сжимается горло. Я не знаю, из-за чего – из-за его напряженного, пронзительного взгляда или из-за того, что я так давно его хочу. Или из-за того, что он столько раз меня поддерживал, независимо от того, хотела я этого или нет. Но я не смогу говорить, даже если попробую. Вероятно, мое поведение ставит Кертиса в тупик. Он никогда раньше не видел, чтобы я не могла найти слов.
– Хочешь, чтобы я тебя поцеловал? – шепчет Кертис.
Мое горло сжимается еще сильнее.
Его лицо приближается к моему, теперь оно так близко, что его дыхание согревает мои губы. И я не могу думать ни о чем, кроме поцелуя с ним. Мои губы раскрываются. Я готова.
Но он не сокращает расстояние.
– Я не буду тебя целовать, пока не узнаю, что ты хочешь этого.
Я обнимаю его за шею и подтягиваю к себе его голову. Он перекатывает меня назад на спину, я прижимаюсь ею к матрасу, а он по-настоящему целует меня – сильно и глубоко. От него пахнет зубной пастой, а от его кожи пахнет древесным дымом. Его пальцы сплетаются с моими, он поднимает мои руки к голове, кладет их по обе стороны моей головы, а поверх них – свои ладони. Прижимает меня к матрасу.
Я знала, что так и будет. Он берет ситуацию под контроль, как и всегда.
Его щетина царапает мне лицо, это восхитительный контраст с жаром его мягких губ. Меня еще никогда не целовали с такой страстью. Может, я не единственная, кто хотел этого целые десять лет.
Я могла бы очень сильно влюбиться в этого парня. Но не здесь, не сейчас, не тогда, когда все это происходит вокруг нас, и пока тайна висит на мне тяжелым грузом. Это пугает. Мне хочется бежать из этой комнаты.
Кертис отрывается от меня, чтобы глотнуть воздуха, его глаза очень внимательно на меня смотрят, напоминая мне, что он может читать меня как раскрытую книгу. Я моргаю, глядя на него.
– С тобой все в порядке?
– Да.
– Скажи мне, если хочешь, чтобы я остановился.
Он ждет мгновение. Я молчу. Тогда он опускает голову и целует меня гораздо нежнее – мой лоб, щеки, подбородок. Он целует меня всюду – только не в губы. А я не могу сдерживаться, потому что очень сильно его хочу. Он целует мою челюсть, спускаясь к шее, и все еще удерживает меня, прижимая к матрасу. Это меня безумно заводит.
Когда его губы возвращаются к моим, я открываю рот, чтобы впустить его язык, но он меня дразнит, его язык опускается мне в рот только на долю секунды, потом Кертис заменяет его на кончик пальца. Я хотела, чтобы он утратил самообладание, но это я теряю самообладание, я ерзаю под ним и пытаюсь высвободить руки, потому что мне нужно больше.
Наконец он уступает и целует меня по-настоящему. Я вдыхаю воздух через нос, и у меня создается такое впечатление, что мы находимся под водой. Судя по тому, как Кертис дышит, наконец и он начинает терять самообладание.
Он не стал бы меня так целовать, если бы знал, что я сделала с его сестрой.
Мне нужно сказать ему это до того, как мы зайдем дальше. Но он меня возненавидит.
И мне так хорошо с ним.
Когда мне наконец удается высвободить руку, я пытаюсь стянуть с него термофутболку. Он прерывает поцелуй, садится на меня верхом и стягивает ее через голову. Я смотрю на его торс в тусклом свете. Тут совсем нет дико накачанных, непропорциональных мышц бодибилдеров, которых я вижу в спортзале. У него сильные, функциональные мышцы атлета. Даже сейчас, десять лет спустя.
Он глядит на меня, осматривающую его тело, сверху вниз, и его это забавляет.
Я провожу пальцами по его упругой, гладкой коже, по бугоркам и впадинкам. И шрамам. Он красив.
– Можно? – Кертис протягивает руку к низу моей термофутболки.
– Да.
Он снимает ее. Мои соски твердеют на холоде (воздух здесь холодный), а когда Кертис касается их кончиками пальцев, они твердеют еще сильнее. Внезапно он убирает руку и распрямляет спину, сидя надо мной, его плечи поднимаются и опускаются.
Что случилось?
– Мне нужно кое-что сказать тебе, Милла. – Его бедра сжимают мои бока. – Я уже пытался сказать тебе это в раздевалке.
О, проклятье! Я думаю, что знаю, что он собирается мне сказать. Но какой смысл? Если все, что он говорил раньше, не было ложью. Что она жива и находится где-то здесь – он же говорил, что так думает. Он спрашивал, кто, по моему мнению, ее убил. Он говорил мне, что пропуск на подъемник ему подбросили. У меня все сжимается внутри. Вероятно, он сам забрал этот пропуск у нее из кармана в качестве сувенира на память, что, конечно, не совсем нормально.
Его голубые глаза смотрят на меня сверху вниз, смотрят с опасением и вроде бы предчувствуя недоброе.
– До того, как я тебе это скажу, я хочу, чтобы ты знала: мне очень жаль, что я это сделал.
