Война с революционной Францией тянулась много лет, поскольку Британия, хотя и была сильна на море, в военном отношении была слабой. Ситуация обострилась на Средиземноморском театре военных действий в 1793 году, на втором году войны. Тогда юный британский морской офицер Горацио Нельсон, пять лет остававшийся на берегу, наконец получил морское назначение. Он писал жене: «В адмиралтействе я встретил одни только улыбки… Вчера лорд Чэтем рассыпался в извинениях за то, что не дал мне корабль раньше. Он сказал, что если я соглашусь принять для начала 64-пушечник, я буду назначен на него, как только корабль будет готов, и как только это будет в его власти, я буду переведен на 74-пушечник. Все указывает на войну…»
64-пушечный линейный корабль, на который Нельсон был назначен капитаном, – Agamemnon («Агамемнон») – вполне подходящее название для Средиземного моря. Туда он был сразу же отправлен под командование лорда Худа. При помощи французских роялистов британский флот достиг немедленного успеха, захватив крупный порт и военно-морскую базу Тулон. Правда, довольно скоро британцы и их союзники обнаружили, что не могут удержать Тулон, который был снова взят французскими революционными силами, среди офицеров которых отличился молодой артиллерист Наполеон Бонапарт. В том же году во время осады Кальви, что на Корсике, Нельсон лишился правого глаза, когда французское ядро ударило в палубу рядом с орудием, у которого он находился, и масса песка и деревянных щепок полетела ему в лицо. Ошибочно считается, что он всегда носил повязку на глазу, но на самом деле глаз выглядел нормальным. Нельсон действительно иногда носил зеленый наглазник, сделанный специально для него, но им он защищал здоровый левый глаз от яркого средиземноморского солнца.
В те годы, когда он учился, по собственному выражению, быть «старым средиземноморцем», его обязанности ничем не отличались от обязанностей десятков других морских капитанов, занятых у побережья Франции, Корсики и Сардинии и на морских территориях к западу от Сицилии. Надо было охранять британские конвои, перехватывать контрабандистов, да и стычки с противником иногда случались. Но по большей части моряки проводили долгие разочаровывающие дни в море, корпуса их кораблей в теплой воде зарастали ракушками, выжженные солнцем паруса и канаты лениво провисали в условиях полного штиля, или их уносило внезапными яростными порывами ветра – короткие яростные штормы типичны для этого моря. После одной из стычек с противником, когда Нельсон отличился, захватив большой вражеский 86-пушечник, он признался в письме к жене: «Я хочу быть адмиралом и командовать английским флотом; очень скоро я или сделаю много, или потерплю крах. Но я больше не в силах выносить ленивую медлительность». Описывая недавнее столкновение с французами, он заявил: «Будь я командующим в бою 14-го числа, я бы или захватил весь французский флот, или попал бы в крайне неприятное положение».
Другим человеком, которому не по нутру была «ленивая медлительность», являлся великий корсиканец, вскоре распространивший оружие и цели Французской революции на Европу и Восток. В возрасте двадцати семи лет Бонапарт, ставший генералом, вторгся в Италию во главе 30-тысячной армии полуголодных солдат, у которых не было абсолютно ничего – только их сердца пылали революционным духом. Наполеон обратился к ним со словами, которые вполне мог много веков назад произносить Ганнибал: «Вы голодны, вы почти раздеты. Я веду вас на плодороднейшую равнину мира. Там вы найдете большие города, богатые провинции, честь, славу, богатство». Он выполнил свои обещания, и итальянский народ объявил его своим освободителем от австрийских хозяев.
По всей Европе народы приветствовали идеи революционной Франции. Царская Россия, по очевидным причинам, осталась враждебной, а Англия была обеспокоена не только угрозой ее безопасности, которую могла представлять единая Европа, но также положением ее заморских владений. После утраты американских колоний у англичан осталась Индия, и Наполеон уже обратил свой взор в том направлении. За Италией располагалось Средиземное море, то есть путь в Египет и ко всем богатствам Востока.
В своей миссии Наполеон воплотил все мечты своих великих предшественников. Он видел перед собой восстановление древней Римской империи. Весь средиземноморский регион, Италия, Испания, Египет и страны Леванта должны были объединиться в рамках одной структуры при главенствующем положении Франции. Мечта не была ни неблагородной, ни невыполнимой. Британцы, которые больше, чем кто-либо другой, помешали ее осуществлению, также воспрепятствовали первому объединению, которое могло иметь место в Средиземноморье после падения Рима. Наполеон смотрел дальше, за пределы бассейна внутреннего моря. Он видел себя Цезарем новой империи, но ему также хотелось стать Александром. Кроме объединенного Средиземноморья, он пристально смотрел на Восток, как великий македонец, и этот аспект встревожил британцев сильнее, чем любой другой. Ограничь Наполеон свои действия Европой, возможно, англичане в конце концов, хотя и неохотно, смирились бы с новой империей, как fait accompli. Но терпеть угрозу Востоку они не желали.
В то время как Италия превратилась в набор республик по французской модели – даже папе пришлось отказаться от Папского государства и позволить создать в Риме республику, – взгляд Наполеона уже был устремлен на южные острова. Он видел их (как и в дни Древнего Рима) ступенями. А. Т. Махан в книге «Влияние морского господства на Французскую революцию и империю» описал политическое распределение средиземноморских островов в тот период. «Самые восточные – Ионические острова, протянувшиеся на юг от входа в Адриатическое море вдоль побережья Греции, от Корфу до Цериго (Китира), были в руках Венеции. Когда древняя республика в 1797 году пала перед политикой Бонапарта, острова перешли Франции, после чего стали передаваться из рук в руки. Процесс завершился в 1863 году их присоединением к Греции. Сицилия была частью Королевства обеих Сицилий. Она стала убежищем этой монархии от французов, а ее плодородием и превосходными портами пользовались британцы в течение всего наполеоновского периода. Мальта все еще была в руках рыцарей ордена Святого Иоанна… Сардиния дала свое имя королевству, важнейшей частью которого и по населению, и по значению оставался Пьемонт, а Турин – столицей. Среди волнений и потрясений того времени королевская семья, вытесненная с материка, нашла убежище на этом большом, захолустном острове… Балеарские острова были испанскими. Из крупных островов осталось назвать только Корсику. Это было недавнее приобретение Франции, полученное от Генуи в 1769 году, вопреки желанию населения, которое предпочло бы независимость…»
Частью британской политики того периода стала забота о том, чтобы Сицилия оставалась под контролем Бурбонов и была свободной от Франции. Остров предоставлял великолепные гавани кораблям королевского флота, а также поставлял овощи и злаки. Британцам было необходимо снабжать свой флот, пребывающий во враждебном окружении. Два мелких, но немаловажных результата англо-сицилийской связи того периода – появление нового вина и создание важного антицинготного напитка для моряков. Лишившись привычных поставщиков вина на континенте, хуже того, отрезанные от своего любимого портвейна из Порту, предприимчивые виноделы обосновались в западных регионах Сицилии. Местный виноград из региона Марсалы оказался вполне пригодным для вина, которое оставалось только подвергнуть креплению. Получалось вино, хотя и не похожее на любимый англичанами портвейн, но вполне их удовлетворившее. Кстати, некоторые виноделы так и остались на Сицилии, и их потомки живут там до сих пор. Марсала, древний Лилбей, главный порт карфагенян, стал свидетелем самого активного судоходства, военного и торгового, с III века до н. э.
