Спартанцы сразу же согласились прийти на помощь союзнику, но сказали, что не могут выступить до полнолуния. По их законам нельзя было брать в руки оружия во время праздника Аполлона. (Это никоим образом не была отговорка; нереалистичный характер многих сражений и кампаний в Древнем мире следует рассматривать в свете религиозных церемоний и обычаев, тогда соблюдавшихся.) Отказ выступить немедленно означал, что спартанцы не смогут отправить помощь афинянам еще неделю. Хотя Геродот ничего об этом не говорит, представляется вероятным, что скорость, с которой Датис передвигал свой флот, была основана на знании о том, что в его распоряжении свободная неделя. За это время он должен победить афинян отдельно от спартанцев. У него было много греческих советников, знавших, что спартанцы в это время не станут воевать.
Некоторые афинские лидеры предпочли остаться в городских стенах и выдержать осаду. Они были уверены, что смогут продержаться до подхода спартанцев в тыл к персам. Другие, однако, включая знаменитого воина Мильтиада, высказались против. Мильтиад знал, что в городе есть сочувствующие персам люди, которые только и ждут возможности предать. К счастью для Греции, он и его последователи одержали верх, и, как только до Афин дошли новости об их высадке, было решено выступить против персов всей мощью.
Тем временем Датис привел свой флот, который бросил якорь с подветренной стороны от Собачьего хвоста, и начал высадку. Возможно, технические и административные сложности высадки крупных сил и организации лагеря оказались более существенными, чем он предполагал. В любом случае, вместо того чтобы немедленно занять южный вход в долину, он медлил достаточно долго, чтобы позволить афинянам выступить на север с 10 000 воинов и захватить это бутылочное горло раньше персов.
Афиняне были предупреждены сразу же после начала высадки персов огнем, зажженным на вершине горы Пенделикон, возвышающейся над Марафонской долиной. К ним присоединился контингент из маленького города Платеи. Он располагался на границе Аттики и находился под защитой Афин уже на протяжении тридцати лет. Жители Платеи выставили все свои силы – 600 человек, – этот жест афиняне никогда не забывали, даже в дни величия своей империи.
Греки оборудовали хорошую оборонительную позицию, которая преграждала персам путь вдоль берега и защищала горную дорогу, ведущую обратно в Афины. Датис – или ситуация вышла из-под его контроля, или он был слишком уверен в себе – утратил тактическое преимущество. Возможно, он думал, что на плоской равнине Марафона его кавалерия и лучники, которыми персы были по праву знамениты, легко справятся с греческими пешими воинами в тяжелой броне, делавшей их неповоротливыми, с копьями и мечами.
По оценке современных греческих авторов, у персов было около 100 000 пеших воинов и 10 000 всадников. Возможно, эти цифры преувеличены – такое нередко бывало в древней истории. Проблемы, связанные с перевозкой таких крупных сил вторжения, почти наверняка были непреодолимыми для империи времен Дария. Тем не менее, если принять более разумную оценку сил персов, их численное превосходство составляло 4 или 5 к 1. Они только что совершили морское путешествие, что определенно не добавило тонуса пехоте, не говоря уже о кавалерии. К тому же они находились в положении всех армий вторжения далеко от дома, а значит, несмотря на перспективу завоеваний и богатой добычи, были не так полны решимости, как солдаты, чьи жены и дети были совсем рядом.
Персы разбили лагерь к северу от шестимильной равнины. Их флот оставался в море по левую руку от них. За их спинами и по правую руку был обширный болотистый участок. Заняв положение друг напротив друга, две армии несколько дней оставались статичными. Они были как два боксера, ждущие сигнала к началу боя. Оба командира оказались слишком опытными, чтобы нанести первый удар, который откроет их для решающего контрудара.
Первыми не выдержали персы. Сразу после наступления полнолуния, когда – о чем Датису, вероятно, было известно, – спартанцы вышли на север на подмогу афинянам, он погрузил часть своих войск на корабли, среди которых была основная часть кавалерии, которая должна была совершить рывок из Фалерона. Он определенно хотел отрезать афинян от их города, удерживая свою армию при Марафоне и одновременно используя флот, чтобы высадить часть солдат в тылу.
Видя персидские суда, двигающиеся на юг, афиняне поняли, что у них нет выбора – придется дать бой сразу. Но чтобы закрыть более длинную линию персов, грекам приходилось растянуть свои позиции – иными словами, ослабить их или по всей длине, или в одном конкретном месте. Геродот описывает все эти предварительные мероприятия, как будто они были делом случая – возможно, это правда. В то же время, учитывая известные высокие качества Мильтиада и его коллег, нельзя исключить хорошую работу греческих лазутчиков. Геродот пишет: «В то время как афиняне строились в боевой порядок, на Марафонском поле случилось вот что: боевая линия эллинов оказалась равной персидской, но при этом центр ее составлял только несколько рядов в глубину, здесь боевая линия была слабее всего, зато на обоих крыльях воины стояли более плотно. Окончив боевое построение, после того как выпали счастливые предзнаменования, афиняне быстрым шагом по данному сигналу устремились на варваров. Расстояние же между обоими противниками было не меньше восьми стадиев. При виде подходящих быстрым шагом врагов персы приготовились отразить атаку. Поведение афинян персам казалось безумным и даже роковым, так как врагов было немного, и притом они устремлялись на персов бегом, без прикрытия конницы и лучников. Так думали варвары. Афиняне бросились на врагов сомкнутыми рядами врукопашную и бились мужественно. Ведь они первыми из всех эллинов напали на врага бегом и не устрашились вида мидийского одеяния и воинов, одетых по-мидийски. До сих пор даже одно только имя мидян приводило в страх эллинов».
Ослабление греческой линии в центре, если это не было намеренной политикой, оказалось подарком судьбы. Если бы греки усилили центр, оставив фланги слабыми, они могли бы прорваться через центр персидских позиций. Но даже если бы им это удалось, они оказались бы в крайне незавидном положении, подставив фланги под удар легких персидских лучников и кавалерии, и были бы разбиты. Более того, персы поставили в центр свои лучшие войска, поскольку их стандартной тактикой был прорыв центром линии противника. На крыльях персидской линии стояли их подданные, включая союзников из бывшей греческой Малой Азии. Едва ли они стали бы сражаться не на жизнь, а на смерть со своими соотечественниками.
Далее было то, чего и следовало ожидать. Персидский центр прорвал ослабленные греческие линии в середине и устремился в преследование за греками, бегущими вглубь территории, от моря. Однако на обоих крыльях одерживали верх афиняне и платейцы. Увидев, что происходит, персидские войска в центре отказались от преследования и стали в панике рваться обратно к морю. Афиняне не стали преследовать обратившихся в бегство врагов, но, соединив оба крыла, сражались с врагами, прорвавшими центр. Их собственный центр враг теснил к греческому лагерю на юге, но между ним и сомкнутыми греческими крыльями теперь находился персидский центр, отрезанный от обоих флангов, которые быстро и беспорядочно отступали. Греки развернулись и начали убивать персов в своем тылу, и, несомненно, их поддержал собственный центр, теперь собравшийся. Персидская армия оказалась разделена надвое.
