В примитивных поселениях искусство получения огня, даже в этот период мировой истории, было очень важным. Зажигательное стекло – стеклянная сфера, наполненная водой, – была знакома грекам V века до н. э., однако маловероятно, что нечто подобное было известно крестьянам Западной Сицилии. Получение огня ударом камня о камень не было стандартным до того, как в железный век стала доступной сталь. Обитатели Эгусы и Леванцо почти наверняка использовали знакомый людям веками метод получения огня трением. Люди или терли одну деревяшку о другую, или вращали между ладонями вертикальную палку, острие которой упиралось в лежащую на земле колоду. Жителям Средиземноморья повезло. Их зимы и дождливые сезоны были короткими, и большую часть года им не нужен был огонь для обогрева – только для приготовления пищи.
Соль, без которой человек не мог обходиться, было нетрудно получить на островах. Там, где известняковые скалы уступами спускали к морю, жители устраивали солевые ямы. Они наполняли их морской водой – море не доходило до них на несколько ярдов – и ждали, пока жаркое летнее солнце выполнит всю остальную работу. Это еще один аспект, в котором средиземноморскому крестьянину повезло больше, чем его коллеге с севера. Он не зависел только от солнца и ветра, чтобы заготовить на зиму запасы. Он имел достаточно соли, чтобы их засолить. Мясо и рыбу натирали морской солью и оставляли на солнце – в итоге уже через несколько дней получалась солонина. Мягкий известняк Эгусы было легко добывать и обрабатывать, и островитяне строили из него дома.
Жизнь на островах Средиземного моря – от Балеарских до Додеканских – с течением времени менялась незначительно. Шли столетия, и в какой-то момент островитянам стали угрожать пираты, получавшие доход от захвата и продажи рабов в больших городах Средиземноморья. Рыбаки, промышлявшие в прибрежных водах, как правило, заранее узнавали о приближении шторма и успевали укрыться, и суровые погодные условия крайне редко влияли на урожай фермеров. Но прибытие рабовладельческого судна, команда которого была вооружена до зубов, нередко означало опустошение острова. Боги могли сотрясать землю и разрушать большие города, штормы могли уничтожать целые флоты, болезни могли погубить урожай и скот. Но самым страшным врагом человека всегда был человек.
Глава 2
Две стороны греческой монеты – Афины и Спарта
Великие афинские достижения в науках и искусстве, философии и политическом экспериментировании, последовавшие сразу после разгрома персов в 480 году до н. э., были порождены огромным всепоглощающим чувством свободы. И не только такие люди, как Эсхил, лично принимавшие участие в сражениях при Марафоне, Саламине и Платеях (и на собственном опыте прочувствовавшие величие и страсть тех дней), но каждый афинянин ощущал гордость, поскольку принадлежал к государству, одержавшему верх над могущественной мировой империей. Национальная гордость вкупе с неожиданным богатством и появлением больших художников и грандиозных видов искусства – головокружительная смесь. Афиняне далеко не всегда распоряжались своим новым наследием разумно. Тем не менее в период, впоследствии названный «великие пятьдесят лет», они действительно совершили прорыв в области человеческой культуры. Как бы то ни было, их достижения были выдающимися, тем более если учесть, что произошло все это за очень короткое время.
Х. Д. Ф. Китто в «Греках» указывает, что «наблюдается некая параллель между Афинами 480 года до н. э. и Англией 1588 года: в каком бы направлении ни смотрели люди, они видели перед собой волнующие возможности, но афиняне видели даже больше, чем англичане». Это правда, что существует сходство между елизаветинской Англией после разгрома испанской армады и Афинами после поражения Ксеркса. Но если английские достижения сконцентрировались в основном в литературе, исследованиях и колониальной экспансии, афиняне раздвинули границы человеческих знаний и художественного творчества почти во всех направлениях.
Только в области религии они ушли недалеко, интересуясь философскими размышлениями больше, чем богооткровенной религией, скажем, иудеев. Веками позже, когда святой Павел прибыл в Афины, он упрекнул горожан за то, что они слишком суеверны. Несмотря на существование многочисленных алтарей, посвященных самым разным богам, он увидел в городе алтарь с надписью «Неизвестному богу». Его воздвигли, чтобы предотвратить гнев любого божества, которого могли пропустить, – пантеон греческих богов был необычайно велик. Как отметил апостол, «афиняне и все живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить и слушать что-нибудь новое». Это был источник их силы. Дух вечного любопытства – словно ребенок-вундеркинд, впервые столкнувшийся со всеми тайнами и чудесами мира, – подтолкнул афинян к процветанию V века до н. э. Если бы семитское восприятие веры было частью их натуры, возможно, не было бы никаких афинских достижений.
Великие моменты иногда порождают великих людей. Эти люди не создают национальный дух, но опираются на него. Таким человеком, имя которого неразрывно связано с этим периодом афинской истории, был Перикл. Х. А. Ф. Фишер в «Истории Европы» пишет: «Ведение афинских дел с 462 года и далее находилось в руках гения. Перикл был демократ и империалист и потому симпатизировал двум основным течениям политической мысли, преобладавшим в Афинах того времени. Но одновременно у него был редкий дар – он совершенно четко представлял себе идеал государства, не только его политического и экономического аспекта, но также человеческого поведения и художественных достижений. Он хотел как можно шире распространить влияние Афин и потому отправил афинских поселенцев повсюду подальше от берегов негостеприимного Понта Эвксинского на заросшие виноградниками холмы Южной Италии. Согласно его философии, «материнский город» должен занимать выдающееся положение, которое обеспечивается роскошью и красотой его общественных памятников. В момент вдохновения он решил восстановить храмы Афин и Элевсина, уничтоженные персами, и сделать это восстановление демонстрацией не только афинского, но эллинского великолепия. Великий скульптор и великий архитектор были рядом и могли претворить в жизнь его честолюбивые мечты. Известная статуя Афины была уничтожена, но скульптурный фриз Фидия можно видеть в Британском музее, и мы до сих пор восторгаемся гением Иктина, разработавшего изысканные пропорции Парфенона».
Город, о котором Пиндар, фиванец, писал: «Блещущие жиром, увенчанные фиалками, звенящие в песнях славные Афины», стал не только художественным, но и политическим триумфом. Хотя, как и во всех греческих городах-государствах того периода, в Афинах часть населения составляли рабы, Афины были, по крайней мере для имевших право голоса горожан, настоящей демократией. Эта демократия так описана Г. Л. Дикинсоном в книге «Греческое восприятие жизни»: «Гражданство распространялось на все чины и звания; в народном собрании бедняк теснил богача, лавочник аристократа. Сапожники, плотники, кузнецы, фермеры, купцы и розничные торговцы встречались с древней земельной аристократией, чтобы обсудить и принять решения по важным национальным делам. Из этих разнородных элементов жребий беспристрастно выбирал чиновников, занимавшихся правосудием, доходами, полицией, дорогами, рынками, портами, а также тех, от кого напрямую зависела репутация, состояния и сама жизнь…»
