Может показаться удивительным, что именно христианство в конечном счете одержало верх над всеми другими религиями Древнего мира, потому что оно было далеко не единственной мистической религией Востока. Одним из соперников, который вполне мог победить и который демонстрирует удивительное родство с христианством, является митраизм. Культ солнечного божества Митры возник в Персии и в I веке до н. э. проник в римский мир. Как и христианство, он процветал в первую очередь в беднейших классах. Он также был в высшей степени популярен в римской армии.
Митра – юноша божественного происхождения, который, убив священного быка, сотворил жизнь на земле. Его поклонники – sacratI – проходили через семь степеней посвящения, как у масонов. Третья степень – Miles (Воин) – своеобразный «водораздел» между теми, кто еще не может считаться полноправным членом сообщества, и посвященными высших степеней вкушали трапезы из хлеба и вина (символ крови священного быка).
Высшая степень, Pater (Отец), титул, также принятый христианством для своих священнослужителей. Pater – мистик, ответственный за отправление культа всю свою жизнь. Святой Иероним в одном из писем утверждает, что митраизм, как и христианство, имеет правила целибата и предлагает бессмертие и божественность в обмен на чистую и благородную жизнь. Поклонение Митре определенно требовало от своих последователей высоких моральных качеств. А концепция Воина была сродни возникшему позже понятию «воина Христа». Идея быть воином сил добра против сил зла, безусловно, импонировала римским легионерам.
Поклонение Митре взывало к стоику в солдатской природе. Воин мог разочароваться в цивилизации, которую он защищал, но в то же время, отправляя религиозные обряды, мог найти в компании своих коллег и в добродетелях силы и стойкости образ жизни, имевший для него смысл и даривший надежду.
Роберт Грейвз в поэме «Латники на границе» великолепно передал этот аспект солдатского настроения:
Здесь проходит граница, здесь наш бивак и место,
Бобы для походной кухни, фураж для наших коней
И тяжесть римских доспехов. Ну, хватит! Лишь тот из нас,
Кто в сумасшедшей скачке, достав тетивой до уха,
Вбивает тяжелые стрелы в чеканные латы персов,
Пронзая насквозь доспехи, успех завершая копьем, —
Лишь тот достоин почета, достоин нашей любви.
Меч в свои ножны вложить властно велел Христос
Святому Петру, когда стража их превзошла числом.
(Перевод И. Озеровой)
Свидетельства культа Митры можно найти по всей Римской империи – от Лондона на севере, через Францию, Испанию и Италию до Малой Азии и Северной Африки. Митра, солдатский бог, путешествовал с легионами. Возможно, как раз тот факт, что эта религия тяготела к военным, помешал ее более широкому распространению. Мирные граждане всех стран могли восхищаться добродетелями воинов, защищавших их границы, но восхищение – это еще не любовь. Как и в более поздних империях, например в Британской, колонизованные народы могли признавать, что колонизаторы обладали некоторыми положительными качествами, и даже религией, выше чем их собственная. Однако в долгосрочной перспективе, чтобы сохранить самоуважение, они почти всегда отвергали или положительные качества, или религию, или и то и другое.
Есть и другие причины того, что культ Митры в конечном счете уступил христианству. Митраизм, хотя и имел многие составляющие всеобщей религии, обладал одной существенной слабостью: его центральная фигура была мифической, а не исторической личностью. Как и многие мистические религии, митраизм включал добродетельную жизнь и предлагал надежду на бессмертие, но по сути своей он был мифом, а не фактом. Иисус может считаться наполовину мифическим персонажем (с такими наслоениями, как непорочное зачатие и вознесение на небеса), но никто не может отрицать исторического факта, что он действительно существовал. Другая слабость митраизма заключалась в том, что в нем не было места для женщин, которые были исключены из всех его ритуалов. Христианство, с другой стороны, было проникнуто влиянием женщин: достаточно упомянуть о Святой Деве, Евангелии и ранней истории церкви.
Религия, в которой не нашлось места для женщин, не могла быть привлекательной для обитателей средиземноморского мира. Память о богине-матери была у них в крови. Даже мужественный Зевс/Юпитер и все греческие и римские пантеоны выделяли достаточно места для богинь. Еще одной слабостью митраизма был его компромисс с политеизмом. С другой стороны, абсолютно бескомпромиссная позиция христианства в этом вопросе была источником силы. Римским императорам нравился митраизм, потому что это была любимая религия армии. Она также поддерживала (в персидском стиле) божественные права монархов. Митраизм начал поддаваться в противостоянии с христианством в конце III века. С ним было покончено в IV веке, когда император Константин Великий стал христианином. Вскоре после этого христианство стало государственной религией империи.
Глава 10
Рим и Константинополь – маятник качнулся на Восток
Рим, столица Древнего мира, сердце обширной Римской империи, всегда был, по сути, внутренним городом. Расположившись в 17 милях к северо-востоку от устья Тибра, он повернулся к морю спиной. Это детище правителей этрусков и местного крестьянского населения никогда не было средиземноморским городом в истинном смысле этого слова – таким как Неаполь и Афины, Сиракузы и Александрия. Это был центр мировой силы, и сила эта была средиземноморской. Но сам город, с храмами и дворцами, акведуками, банями, амфитеатрами и многочисленными памятниками, стоял в центре того, что, в сущности, являлось сухопутной империей. Все морские пути вели в Карфаген, но все дороги вели в Рим.
Первые два века нашей эры, «золотой век» Антонинов, на который Эдуард Гиббон оглядывается с явной ностальгией, был периодом, когда армии, технические навыки и греко-римская культура Италии романизировали Западную Европу. В конце I века, при императоре Траяне, империя была на пике силы. В известном введении к «Закату и падению Римской империи» он пишет: «Во втором столетии христианской эры владычество Рима обнимало лучшую часть земного шара и самую цивилизованную часть человеческого рода. Границы этой обширной монархии охранялись старинной славой и дисциплинированной храбростью. Мягкое, но вместе с тем могущественное влияние законов и обычаев постепенно скрепило связь между провинциями. Их миролюбивое население наслаждалось и злоупотребляло удобствами богатства и роскоши. Внешние формы свободных учреждений охранялись с приличной почтительностью: римский сенат, по-видимому, сосредоточивал в своих руках верховную власть, а на императоров возлагал всю исполнительную часть управления. В течение счастливого периода, продолжавшегося более восьмидесяти лет, делами государственного управления руководили добродетели и дарования Нервы, Траяна, Адриана и двух Антонинов».
Но даже в этот период существовали грозные симптомы надвигающегося заболевания всей имперской структуры. Империя переросла свою мощь, и ее настоящая сила заключалась в местном населении Италии. При Августе уровень рождаемости в Италии начал снижаться. Это значило, что новых солдат, которые постоянно требовались империи, приходилось набирать из неримских народов – тех самых племен, которые до недавнего времени были врагами Рима.
