В таком же отличном состоянии представился мне санитарный отдел с его обозом и санитарами. У полкового врача Пороховского была несомненная строевая жилка, и он охотно шел в ногу с Есимонтовским, держа своих людей, лошадей и повозки в образцовом порядке. Впоследствии, при моем поощрении и замене неповоротливых казенных санитарных рыдванов легким двуколочным обозом, Пороховский неизменно радовал мой глаз подтянутостью своей санитарной колонны, каковы бы ни были боевые условия.
При обозе второго разряда я нашел и своего старого знакомого – протоиерея Сахарова, который был священником лейб-гвардии Егерского полка, когда я был молодым офицером.
Хорошее впечатление о тыле полка не могло разогнать моей заботы в отношении строевого полка, которым долго никто не занимался и который не только не напоминал о гвардии, но скорее походил на захолустную и захудалую часть.
Уже через три дня после моего приезда и приема полка его поставили на позиционный участок. Приехал как-то и прошелся со мной, частью по окопам, частью по тылам, песочным и пыльным, генерал Гольтгоер. Встречавшиеся измайловцы не блистали выправкой, плохо становились во фронт и отдавали честь, на что командующий дивизией и обратил мое внимание, приказав заняться этой стороной дела. Замечание, хотя и сделанное в мягкой и деликатной форме, все же оставалось замечанием командиру недальней давности. Приходило в голову: наезжало ли старшее начальство в полк с репутацией «трудного» во время четырехмесячного междуцарствия, и что оно сделало, чтобы сдержать этот ополз гвардейства и даже элементарной дисциплины. Получали ли временно командовавшие полковники головомойки и было ли известно о введении в полку, под конец, соборного начала в управлении?
Таковы, на протяжении самых первых дней моего командования, оказались мои впечатления и переживания, предвещавшие новому командиру мало веселого. Предстоял путь в неизвестное, ответственное будущее по крутому подъему и против ветра, с преодолением неожиданных препятствий, среди которых могли оказаться и капканы.
– Да, это нелегкий полк, – сказал я себе, начав подъем…
Позиции под Ломжей, после наших легкомысленных в Галиции, представились мне солидными и прочными.
Служба в окопах неслась внимательно и хорошо, что подавало надежду на добрую боевую работу с полком. Он уже и имел такую репутацию в других полках дивизии. Ко мне зашел с визитом офицер лейб-егерь – князь Борис Оболенский – и так образно определил эту репутацию: «У измайловцев – кабак кабаком, а в результате выходит хорошо!» Тогда же Оболенский сказал мне: «А мы ждали тебя командиром к нам». По-видимому, лейб-егеря тогда начинали уставать от дельности генерала В., у которого это почтенное качество соединялось с утонченным бездушием и желчностью в отношениях.
За время позиционного стояния я успел познакомиться с офицерским составом (кого не знал раньше) и разобраться в делах. Но стояние скоро кончилось, так как через несколько дней был получен приказ гвардии двигаться на юг, где в то время продолжал угрожающе развиваться удар Макензена.
Полки постепенно сменялись с позиций и выступали походом на Белосток, где садились в поезда. Дальнейшая переброска до Холма происходила по железной дороге. Измайловцы выступили из Ломжи 13 июня и осели к югу от Холма, в районе села Бзите, 23-го.
Днями походного движения я воспользовался, чтобы вернуть людям после длинного позиционного периода маршевые привычки и сноровки. Скоро мне удалось побороть цифры отсталых в ротах, говорившие не столько о невтянутости, сколько об отсутствии заботы у фельдфебелей и взводных. Состав полка был полный, около трех тысяч, по штатам военного времени, так как после ломжинских боев в феврале он пополнился до краев. Постепенно, шаг за шагом, я старался прибрать к рукам офицеров и солдат. Мне казалось, что я успевал в этом. Под Бзите мы, как и вообще весь Гвардейский корпус в районе Холма, состояли в стратегическом резерве, и я смог отдать, при отличной летней погоде, часть времени занятиям по одиночной выправке и сомкнутому строю, – во имя восстановления строевого духа.
Историческая сторона всего дальнейшего описана мною с достаточною подробностью в статье «Боевой и мирный календарь измайловцев с июня 1915 по июнь 1916 г.», напечатанной в 1932 году на машинке в журнале «Измайловская Старина» (№№ 10, 11, 12 «И. С.» и мои письма в № 24).
Поэтому я не буду здесь излишне повторяться, но остановлюсь, как сделал уже выше, на фактах и воспоминаниях, которые в том рассказе были бы не у места и могли бы задеть чувство узкого полкового патриотизма офицеров, моих бывших сотрудников. По отношению к большинству из них я не чувствую ничего, кроме благодарности за их работу и исполнение долга, особенно в бою; к отдельным офицерам – чувство более глубокое, личной привязанности; но наряду с этим я не могу вычеркнуть из моей памяти некоторых пятен на солнце, которые не были случайными и переходящими, а являлись результатом сложной и даже загадочной нравственной структуры корпуса офицеров лейб-гвардии Измайловского полка в течение нескольких десятилетий до войны.
Во время нашей стоянки вокруг пыльной деревни Бзите, на юге, в двух переходах, шли бои, и если мы не двигались вперед, то поле сражения само любезно подвигалось к нам. Шумы становились все слышнее и слышнее. И вечером 4 июля, когда полку было наконец приказано наступать к Красноставу, ему нужно было совершить лишь небольшой переход, чтобы оказаться утром 5-го сразу в передовой линии.
Измайловцы и преображенцы должны были сменить потрясенных непрерывными боями армейцев на участке позиции к северу от Красностава, по обе стороны реки Вепрж. Река являлась границей между полками.
Измайловцы на восточном берегу сменили на рассвете едва державшихся тульцев, которых оставалось так мало, что окопы казались занятыми точно условно, пунктиром. Между тем природные свойства позиции были выгодны: она шла по опушке не слишком большого леса на гребне, с которого открывался дальний обзор и обстрел в сторону Красностава; тылы окопов и сообщения были хорошо скрыты лесом. В некотором расстоянии за ним находились удобные позиции для батарей.
Как только свежая, полнокровная часть заняла эту позицию, ее потенциальные тактические условия сразу ожили и показали себя в бою 5 июля.
Измайловцы едва имели время осмотреться в окопах, как были атакованы от Красностава отборными – выяснилось впоследствии – немецкими войсками. Сюда для производства нового очередного прорыва германцы подвели гвардию и неожиданно нарвались на русскую гвардию, тоже свежую.
Весь день шел упорный бой как у измайловцев, так и у преображенцев. Повторные атаки противника были обоими полками отбиты. В 6 часов вечера бой стал утихать. Выражаясь языком сводок, прусские гвардейцы были с большими потерями отброшены в район Красностава. У нас создалось искреннее настроение одержанной победы и желание на следующее утро перейти в наступление. Лично я готовил нужные для того распоряжения.
За день боя измайловцы были усилены, по моему совету в штабе дивизии, гвардейской стрелковой бригадой, развернувшейся левее и обозначившей охватывающее положение (хотели подкрепить наш участок по самому плохому рецепту: прямо с тыла).
