Кроме того, предоставили в мое распоряжение батальон или два семеновцев из дивизионного резерва. Я их не тронул, справившись с задачей дня собственными силами. Но в случае перехода в наступление эта свежая часть и гвардейские стрелки слева должны были бы сыграть большую роль.
Однако атаковать нам не пришлось. Где-то на фронте, кажется, правее преображенцев, противнику удалось глубоко прорвать наши линии. Понадобилось исправление общего фронта и новый отход.
Измайловцы отошли перед рассветом скрытно и в образцовом порядке. Я пропустил мимо себя каждую роту и дождался последних разведчиков, прикрывавших отступление.
Вообще, красноставский бой показал мне, какой солидный и надежный боевой материал представлял собою полк. Потери были значительны, и из строя выбыло убитыми и ранеными несколько офицеров.
Но измайловцы справедливо гордились днем 5 июля 1915 года и занесли его в боевую хронику полка на табельный листок. До Свинюхов 1916 года это сражение казалось лучшим с начала войны. Правда, мы оборонялись, но оборонялись активно, а противником была прусская гвардия.
Мне удалось добыть Георгиевский крест офицеру-пулеметчику Б. С. Гескету, лично взявшемуся за стрельбу, когда прислуга была переранена. Его довольно скоро пронесли мимо меня через лес на носилках. Он, в свою очередь, был ранен, и тяжело, в правую руку. Потерял способность ею владеть.
Командующему полком была объявлена Высочайшая благодарность (Государь сам поднял на эту ступень представление, просившее о так называемом благоволении). Из орденов мне, в полковничьем чине, давать было нечего, а произвести в генералы, очевидно, сочли преждевременным. «Благоволения» и «благодарности» обозначали у нас какие-то права на ускоренную выслугу пенсии.
Вскоре после Красностава, во время дальнейшего отхода и временного стояния измайловцев в резерве, в полк приехал корпусной командир генерал Безобразов специально поблагодарить офицеров и солдат за бой.
Новый начальник дивизии генерал В. В. Нотбек, принявший дивизию перед Красноставом, не счел нужным и психологически полезным сделать то же самое.
Начиная с Красностава, полк включился в тот огромный стратегический отход из Галиции, в котором еще так недавно я участвовал в рядах 31-й дивизии. Между прочим, в Холмщине она оказалась в июле где-то поблизости, и я получил привет и пачку новостей (частью грустных) от милых козловцев.
Отступали мы, задерживая противника почти ежедневными боями, через Влодаву к Бресту, к которому подошли в первых числах августа. За этот монотонный и томительный период (дрались, недосыпали, маршировали ночами, копали днем, несли потери) крупным внутренним событием явилась смена командира корпуса. Приходившийся по вкусу гвардии Безобразов сцепился по какому-то тактическому вопросу с тогдашним командующим 3-й армией, в составе которой мы вели бои под Холмом, и, потеряв, по обыкновению, равновесие, апеллировал на правах генерал-адъютанта к Государю! Кончилась эта схватка отъездом Безобразова в Ставку, привезшего туда свою раз навсегда установившуюся ненависть к генералу Лешу, и назначением к нам корпусным командиром генерала Олохова.
Это был бывший офицер Генерального штаба, спокойный и дельный, имевший и гвардейский стаж, так как командовал и гвардейским пехотным полком, и одной из гвардейских дивизий.
Олохов приехал в полк, когда мы готовились за Брест-Литовском погрузиться в поезда, чтобы следовать на север, в район Вильны, куда точно, мы, конечно, не знали. Но было известно, что и там начала серьезно портиться обстановка.
Новый командир корпуса, поздоровавшись с теми частями полка, которые можно было ему показать в суете железнодорожной посадки, отвел меня в сторону, на пустые запасные пути, и здесь, гуляя и по-товарищески, допросил, как я справляюсь с полком. В то время мои первые впечатления успели сгладиться под влиянием сильных боевых испытаний, в которых, казалось мне, установилось взаимное понимание и взаимное уважение между офицерами и командиром. Я переживал медовый месяц своего союза с Измайловским полком, обнаруживая в нем скрытые добрые качества и возможности. Как раз в те дни конца июля я написал своей жене: «Становлюсь до корней волос измайловцем».
– Мне известно, как удачно вы сумели прийтись по душе и по вкусу офицерству. Это немалое достижение, ибо измайловцы всегда славились капризным отношением к своим командирам, – и затем прибавил, смеясь: – Подавай им по меньшей мере кавалергарда!
Слышать со стороны о том, что я как будто достиг первоначальной цели своей программы и приблизил прямотой и простотой сердца офицеров, было приятно. Увы, не за горами ожидали меня разочарования. Семейное счастье с измайловским офицерством, плохо дававшееся их командирам, оказалось недолговечным и для меня.
Погрузка была закончена на станции Березовка 5 августа. В составе дивизии нас перебросили по железной дороге до Вилейки; затем, нервно и суетливо, повернули круто на восток, видимо, на защиту подступов к Петербургу; успокоившись, вернули с полдороги назад и, наконец, высадили 9 августа в Вильно.
Отсюда, походом, 1-я гвардейская пехотная дивизия и вообще весь Гвардейский корпус были двинуты на пути к северу от Вильны. Противник стремился охватить нас в этом направлении. Нам надлежало его в лучшем случае отбросить, в худшем – остановить.
В середине августа (начиная с 18-го) и до первых чисел сентября на подступах к Вильне шли упорные бои, в которых гвардия сдержала напор германцев. Но силы их, особенно артиллерия и пулеметы, неизменно превосходили наши, и приходилось шаг за шагом подаваться назад.
Крайним северным рубежом, до которого 17 августа дошли измайловцы, были позиции впереди Колонии Консыставо (верст восемьдесят от Вильны). Здесь мы натолкнулись на крепко занятую и природно сильную позицию у деревни Явнюны, сбить немцев с которой не удалось ни преображенцам у Гудулина, ни семеновцам, ни измайловцам; эти три полка имели охватывающее положение, но противник всюду командовал со своих высот. Мы понесли чувствительные потери.
Измайловцы потеряли, из офицеров, храброго в военное, а в мирное время беспутного Скобельцына, командира 4-го батальона, и талантливого поэта Бориса Хомутова.
27 августа, под Консыставом, мы получили известие, что в командование армиями вступил сам Государь. Прокричали в резерве «ура» и проиграли гимн, но чувство было смешанное и неясное. Великий Князь Николай Николаевич, правда, не оправдал быстро созданную ему репутацию великого стратега, не обнаружив основного условия для этого диплома. Ни тени предусмотрительности. Но и Государь, как стратег, был большим вопросом. Очевидно, настоящим Верховным Главнокомандующим становился новый начальник штаба – М. В. Алексеев, неизмеримо более к этой роли подготовленный, чем его предшественник, ничтожный и сладкий Янушкевич.
Получив подкрепления, немцы против нас перешли в наступление и вынудили к отходу, который вначале принял беспорядочный характер, – дело происходило днем. Однако с этим удалось быстро справиться, и к вечеру полк стройно занял новую позицию. На ней 30-го я командовал 2-й бригадой дивизии (измайловцами и егерями), успешно отбил серьезную атаку немцев и заслужил свои генеральские погоны.
