Ровно в один час дня люди штурмующих полков вышли из окопов и дружно двинулись в атаку.
Вскоре стали поступать сведения, пестревшие именами полков, взявших те или другие участки неприятельских окопов. «Овладели третьей линией», «ворвались во вторую линию», «остановились перед неразрушенной проволокой», «артиллерия пробивает дополнительные проходы»…
В общем, было ясно, что от первого толчка противник не устоял и что наши гвардейцы недаром имели долгий отдых; они справились и с неприятным болотом, и с австрийцами, поддержанными более упорными германцами.
Лейб-егеря имели красивое дело у колонии Переходы, хорошо укрепленной деревушки близ правого фланга гвардейской атаки.
В таком же духе обозначился результат дневного боя на фронте армейских корпусов. Они также продвинулись за линию неприятельских окопов, заходя при этом своим правым плечом.
К вечеру наша ближайшая задача – прорвать основную позицию противника – была выполнена. Оставалось на другой день довершить этот успех и развить его.
Днем в Рожище понаехало с тыла много всякого лишнего люда, движимого желанием до некоторой степени приобщиться к ожидавшимся «блестящим» победам войск гвардии.
Тут были корреспонденты, разные краснокрестные, думские и земские деятели: частью знакомые, частью новые лица.
На самой середине большого внутреннего двора усадьбы, в которой был расположен наш штаб, сидел Великий Князь Борис Владимирович на одиноком венском стуле, вынесенном специально для него из соседнего помещения. Сидел он на полном солнцепеке и имел мрачно-скучающий вид. Но один из сопровождавших его офицеров не терял времени, ибо поместил затем в газете «Новое время» описание дня 15 июля, каким он был в штабе гвардии, и притом напечатал кое-какие детали, которые относились к нашим планам и должны были составлять военный секрет.
После пяти часов дня эскадрилья немецких самолетов совершила первый налет на Рожище, как бы мстя нам за удавшийся удар. Бомбы причинили много вреда, хотя самолетов было всего шесть, а бомб тридцать: но у нас ничего в смысле убежищ еще не было сделано – или очень мало. Были хорошо спрятаны и прикрыты только наш телеграф и телефоны, но и то, кажется, поторопились с этим после первого налета.
В числе жертв был мой товарищ по Пажескому корпусу Юрий Михайлович Хитрово, в мирное время служивший в придворном звании по Министерству Двора и ставший во главе гвардейского краснокрестного передового отряда за несколько дней до нашего большого боя. Это был симпатичный, способный и образованный человек с большим юмором, недурной поэт, по натуре глубоко штатский; он очень скоро после окончания корпуса покинул военную службу. Судьба же приготовила ему чисто боевую смерть.
Лично для меня 15 июля ознаменовалось получением из Ставки телеграммы о состоявшемся назначении меня генерал-квартирмейстером штаба войск гвардии.
За неделю перед этим состоялось мое столь долгожданное производство (Высочайший приказ от 7 июля). Я оказался задним числом «старым» генералом, ибо мне дали старшинство в 10 месяцев (с 30 августа 1915 года), и в этом смысле я с избытком наверстал время и даже обогнал многих.
Вспоминаю, что в день получения телеграммы об этом из Ставки от Кондзеровского (дежурного генерала, старого егеря) у нас в Рожище было совещание корпусных командиров о предстоящей атаке.
Я участвовал в нем вначале в чине полковника, а после перерыва вернулся в генеральских погонах, о которых позаботился милый Игнатьев.
Начальник штаба 1-го армейского корпуса генерал-майор Ф. Ф. Новицкий заметил по этому поводу:
– Вот выгодно служить в гвардии: полчаса тому назад был полковник, пошел закусить и вернулся генералом!..
16 июля войска армии Безобразова продолжали бой, продвинувшись дальше на некоторых участках, но, к сожалению, продвижение это было «до отказа». Крупнее успех выпал в этот день на армейские корпуса. Впоследствии сделалось известным, что они сильно расстроили находившуюся против них 41-ю гонведную дивизию и совершенно уничтожили 31-й гонведный полк.
Гвардия имела накануне дело с 29-й австрийской дивизией и частями 19-й и 121-й германских дивизий.
За два дня боя были взяты трофеи: до десяти тысяч пленных, примерно поровну распределившихся между гвардией и нашим правым крылом, из них германцев – до тысячи человек нижних чинов и девятнадцать офицеров. Австрийских офицеров взяли до ста пятидесяти. Среди разной добычи было много пулеметов, но самым существенным трофеем являлись сорок шесть орудий, из них семнадцать большого калибра. Это показывало глубину проникновения в позиционный район неприятеля.
Но в тылу у него были заранее заготовлены укрепленные опорные пункты и позиции, которые он успел занять подошедшими резервами. Выгода внезапности удара исчезала. У нас все было введено в дело и для пробития этих новых «пробок» в глубине расположения противника не хватало собственных резервов. Штаб фронта, со своей стороны, не собирался нас поддерживать и помогать развить достигнутый успех.
В ограниченности его на участке гвардии, кроме трудной местности, играло роль полное отсутствие у нас тяжелых калибров артиллерии. Нечем было скоро и решительно разрушить, например, солидно укрепленную позицию у деревни Витонеж, на левом берегу Стохода, или предмостное укрепление у Ловищенского дефиле. Мы докатились до этих «пробок» и остановились. Против Витонежа предпринимали позже новые атаки, но мы смогли лишь утвердиться на неприятельском берегу Стохода на ближайшей к селению высоте 90.
Тактический результат этих боев получился бледный: мы лишь выпрямили прежнюю ломаную линию, сделав захождение флангами по обе стороны вершины исходящего угла – пассивного участка на Стоходе, у шоссе.
Стратегически достигнутое продвижение, разумеется, никак не выразилось на карте 10-верстного или 25-верстного масштаба.
Оставалось утешаться некоторыми трофеями. Но и тут гвардию и Безобразова постигла неудача, как увидим ниже.
21 июля Безобразов, взяв меня, выехал в Луцк на совещание с Брусиловым. В этом совете, носившем вначале характер разноса, принимал участие и командующий 8-й армией Каледин. Из трех стратегических «тузов» блистал быстротою суждений и схватки моложавый, сухой Брусилов. Остальные два были тяжеловаты, но в Каледине все же чувствовались и уверенность, и опыт. Увы, Безобразову не хватало и этих качеств. Бедняга путался в цифрах и даже фактах и, начиная свои соображения фразой «ну вот это», не умел выпукло выразить свою мысль и убедить начальство. Быть может, вследствие этого нам и было отказано в дополнительном корпусе для повторения удара – на этот раз на сухом, правом участке нашего фронта. Повторить разрешили, но приказали рассчитывать только на свои собственные силы и средства.
Нам, таким образом, ничего не оставалось, как сделать крупную перегруппировку и собрать на правом фланге не менее трех корпусов. С этою целью 1-й Гвардейский корпус был введен на участок между 1-м армейским и 30-м, которые должны были потесниться и образовать у себя резервы. На участке вдоль реки Стохода с ее болотами растянули 2-й Гвардейский корпус и, частью, посадили в окопы спешенную конницу. Помня уроки даром простоявших двух кавалерийских дивизий в дни 15 и 16 июля, Безобразов на этот раз не возражал против «святотатства».
