Три корпуса на участке примерно в восемь верст кажутся довольно крепким молотом. Но у них по-прежнему была только их полевая артиллерия, не было ни одного самолета, а число штыков, сравнительно с началом боев, значительно сократилось. Мы понесли серьезные потери в предыдущих боях. Большой процент потерь легко объяснялся огневым превосходством неприятеля – в орудиях, калибрах и пулеметах; то, чего удалось достигнуть, было достигнуто доблестью и порывом пехоты, шедшей вперед невзирая на этот огонь, косивший наши цепи.
Нельзя было уменьшить потери и посредством маневра. Начать его мечтали после совершения прорыва – неизбежно лобовой операции. Но этим мечтам не суждено было сбыться, как мы знаем.
24 июля закончили все передвижения в предвидении новой атаки, а 26-го произвели самую атаку.
Она кончилась неудачей.
Нужно было овладеть Кухарским лесом (близ реки Кухары), который тянулся перед фронтом 30-го и 1-го Гвардейского корпусов и был сильно занят противником.
По выходе на западную опушку этого неглубокого леса атакующий мог рассчитывать преследовать сбитого неприятеля по открытой, слегка волнистой местности и захватить Ковельское шоссе. Но для успеха этого преследования необходимо было, конечно, деятельное и точное участие артиллерии. Между тем наши артиллерийские наблюдательные пункты на протяжении почти всего фронта атаки были ослеплены Кухарским лесом, который стоял перед нами как ширма. Заглянуть за нее можно было с самолетов. Повторяю – в нашем распоряжении тогда трагически не имелось ни единого аппарата и мы не знали, когда прибудут ожидавшиеся новые. Откладывать атаку в этом неопределенном ожидании Безобразов не хотел. И без того на него уже сыпались сверху и с боков упреки за малые результаты операции, достигнутые с непомерно большими потерями. Безобразов торопился держать «переэкзаменовку» и верно расценивал несомненно критическое отношение верхних штабов ко всякой его просьбе об отсрочке новой атаки.
Драма этого раздвоения между тактической необходимостью и личной психологией начальника предстала с особой яркостью, когда на другой день после неудавшейся атаки мы получили известие, что пришли самолеты!..
Помимо трудностей артиллерийского наблюдения в глубину неприятельского расположения, нужно было еще совладать с неумением и с нелюбовью русских войск действовать в лесах. Этот наш недостаток был хорошо известен всем и каждому в русской армии. Иностранцы же справедливо изумлялись – почему, принимая во внимание огромные площади лесов, которыми было покрыто чуть не две трети европейской России, не говоря уже о Сибири. Казалось, русские должны были быть экспертами в лесной войне.
Так как ближайшей задачей нашего ударного крыла было овладение восточной окраиной Кухарского леса и прохождение через него, лесной бой являлся первым актом пехотной атаки. Штаб войск гвардии выпустил по этому случаю краткое наставление – в страничку или две – с напоминанием основных особенностей лесных действий, о характере строев, о том, как держать связь и т. п. Сделано это было скорее для очистки совести, ибо нельзя было рассчитывать на магическую силу слов, хоть бы и верных, прочитанных в полках за день или за два до боя.
Люди в бою действуют по привычкам, усвоенным во время тренировки, и если правильные приемы не были привиты постоянными упражнениями, инструкция, выпущенная в последнюю минуту, бесполезна.
Наш лесной эпизод усложнялся еще тем, что на левом фланге, где 1-й армейский корпус соприкасался с 1-м Гвардейским, линия наших окопов, из которых предстояло выходить для атаки, шла под входящим тупым углом. Необходимо было такое тщательное нацеливание частей, чтобы не произошло перекрещивания, особенно естественного и губительного в лесу. Гвардейцы могли двигаться более или менее прямо перед собою, но армейским частям, чтобы избежать перекрещивания с гвардейцами, нужно было дать облические направления, что всегда выполняется с трудом.
На совещании в штабе 1-го Гвардейского корпуса, руководившего организацией атаки, я подчеркивал необходимость детальной разработки этого важного вопроса. Кое-что в диспозиции было соответственно изменено, но дальше этого не пошли, и во время боя перекрещивание в лесу случилось, вызвав понятные путаницу и смешение.
Все же бой 26 июля в своем начале развивался более чем благополучно.
После того как наша артиллерия успешно проделала проходы в неприятельских проволочных заграждениях впереди леса и подбила некоторые из пулеметных гнезд, пехота дружно вышла из окопов и с большим подъемом пошла на штурм.
Вскоре противник бросил свою позицию на восточной опушке, и мы преследовали его, ворвавшись в лес. Некоторые полки (в том числе измайловцы) вышли на западную опушку. Тут необходим был перенос артиллерийского огня на возможную новую позицию неприятеля в тылу и на его батареи – пушечные и пулеметные. При помощи одних боковых наблюдателей сделать это в сколько-нибудь удовлетворительной форме не удалось.
Между тем противник, ничем не связанный, открыл жесточайший огонь по восточной опушке Кухарского леса, вгоняя обратно в него нашу пехоту и не давая зацепиться на окраине. Не удалась и попытка частей, наступавших по открытому участку к югу от леса, обеспечить захват его действиями во фланг отступавшим австрийцам. Все это время неприятельская авиация была очень деятельна, и, по всей вероятности, план нашей атаки был ясен для противника как на ладони.
Мы, наоборот, смутно представляли происходившее по ту сторону леса и рвались наугад. Общее управление атакой сделалось бессильным и раздробилось, перейдя в руки мелких командиров, даже не полковых и батальонных, а ротных и взводных.
С наступлением темноты, по мере того как становилось очевидным, что удержать за собой лес не удастся, части отошли в исходное положение, и обе стороны вернулись в прежние берега.
Мы снова понесли чувствительные потери. Измайловцы лишились одного из лучших своих офицеров и ротных командиров, Обручева. Полк возвратился на свои старые позиции без него. Подумали, что он был ранен и взят в плен. Но через некоторое время, когда стороны успокоились и осели на своих позициях, австрийцы нашли способ передать в наши окопы небольшой пакет, который заключал, во-первых, сообщение, что тело убитого штабс-капитана лейб-гвардии Измайловского полка Обручева было найдено в лесу и предано земле с воинскими почестями; во-вторых – золотые часы и орден св. Владимира, снятые с покойника.
Обручев был внучатый племянник маститого измайловца Н. Н. Обручева – авторитетного начальника Главного Штаба в царствование Александра III.
Итак, Безобразов со своим штабом не выдержал переэкзаменовки, к явному удовольствию недоброжелателей, о которых говорил мне «Воевода».
Во главе этих врагов он ставил М. В. Алексеева – фактического Главнокомандующего при Государе, не пытавшемся вмешиваться в стратегические планы своего начальника штаба и предоставлявшем ему в этой области полную свободу. Но образование отдельного Гвардейского Отряда на правах частной армии было всецело обязано Государю, на которого сумел повлиять Безобразов; он доказывал с основанием, что вплоть до осени 1915 года гвардию истощали и обезличивали, постепенно лишая ее той «отборности», которая оправдывала ее существование, и вместе с тем отдаляя от естественной ее роли опоры престола.
