Тем не менее после случая с Кэрол я заинтересовался сложностями этического характера и правовыми вопросами, возникающими при работе с такими уникальными пациентами, и решил обратиться к специалистам по этике, которые понимали всю сложность ситуации. Вот и все, что я мог сделать в попытке избежать подобного конфликта в будущем. Кэрол же вернулась в родной город, и больше я ее не видел. Не было смысла – мы нашли ее, поняли, что она в сознании, однако больше ничего сделать не могли. Кэрол умерла в 2011 году после осложнений, вызванных травмой. Об этом мне сообщил ее лечащий врач.
* * *
В сентябре 2006 года в журнале Science вышла короткая статья с описанием нашего эксперимента и его результатов, вызвав целую бурю в СМИ: журналисты писали о «вегетативной пациентке, которая оказалась в сознании, запертая в своем теле». Однако Кэрол так и осталась анонимной героиней этой истории. Что вызвало удивление и недоверие читателей. Мы сумели вступить в контакт с мыслящим человеком. С человеком, который мог мысленно играть в теннис и перемещаться по знакомому дому. Я был уверен, что Кэрол помнила прошлое и могла воображать будущее. Она надеялась и мечтала.
В день, когда статью напечатали, три крупнейших телеканала Великобритании прислали в отдел своих корреспондентов, чтобы взять у нас интервью. Нас показали в вечерних новостях. О нас написали все крупные британские газеты и сотни зарубежных изданий, включая «The New York Times». Мне даже назначили в помощники сотрудника из главного офиса Совета по медицинским исследованиям Великобритании в Лондоне, который отвечал на телефонные звонки и выбирал, кому стоит перезвонить. Это безумие продолжалось изо дня в день. Андерсон Купер, журналист и телеведущий CNN, заехал к нам, возвращаясь со съемок в Африке, чтобы взять у меня интервью для специального выпуска программы «60 минут». Он хотел, чтобы его мозг просканировали, и мы выполнили его просьбу. Я попросил журналиста представить игру в теннис, и, как и у Кэрол, его премоторная кора тут же отреагировала. В течение нескольких месяцев я только и делал, что давал интервью по телефону или перед камерами.
Однако в то же время я думал о более важных вещах. Я размышлял о пациентке, запертой в неподвижном теле. Кэрол отзывалась на наши действия даже после того, что с ней случилось, находясь в страшном, непонятном состоянии. Разумный человек, застрявший в изломанном теле, хотел общаться, хотел сказать нам: «Я здесь», «Я существую», «Я все еще я, личность».
Кэрол не могла шевельнуть и пальцем, но все же она была там, внутри, ее личность, ее воображение, память, надежды и мечты – все жило в ней. И, что на мой взгляд важнее всего, у нее сохранились воля и готовность ответить, протянуть нам руку, сообщить о себе. Кэрол связалась с нами. И мы ее нашли.
* * *
Несколько месяцев подряд я получал письма как от коллег, так и от совершенно незнакомых людей. Как правило, мне писали либо: «Великолепное исследование!», либо: «Какое право вы имеете утверждать, что эта женщина в сознании?»
Скептицизм читателей меня одновременно и поразил, и заинтересовал. Мы послали «во внутреннее пространство» четкий вопрос: «Вы там?», и ответ: «Да, я здесь» прозвучал громко и ясно. Кэрол оставалась сознательным, мыслящим, чувствовавшим человеком, запертым в ловушке бесполезного тела. Кому пришло в голову это оспорить? Однако такие люди нашлись.
Они утверждали: Кэрол находилась в вегетативном состоянии и совершенно ничего не знала, но каким-то образом наша инструкция «представьте игру в теннис» вызвала автоматический ответ в премоторной коре, который мы приняли за знак сознания.
Мне несложно понять, почему многие предпочли это объяснение нашему: вообразить себе пациента, чей разум «заперт» в неподвижном теле, ужасно. Настолько ужасно, что для большинства из нас такое находится за гранью понимания, наш разум не в состоянии принять подобное. Тем не менее это правда, и мы ее обнаружили и доказали. Нравится нам или нет, но мы готовы сражаться за эту правду. Мы стали первооткрывателями, и я чувствовал: я непременно должен поведать обо всем миру. Не все люди (и пациенты) таковы, какими кажутся! По крайней мере, некоторые из них способны думать и чувствовать!
Именно тогда я осознал, в каком мрачном мире живут тысячи пациентов и их семьи – Морин, Кейт, Кэрол. Многие годы этих пациентов складировали – к сожалению, именно такой термин часто используется для описания постоянного пребывания людей в одном и том же состоянии при отсутствии возможностей тщательно оценить их психическую активность. А сейчас мы узнали, что некоторые из таких пациентов, вероятно, осознавали реальность. Мне и самому не очень-то приятно об этом думать, как, наверное, и многим из вас. Я должен был что-то сделать, не только для Морин и других пациентов, которых мы сканировали, но и для тысяч больных, которые не попали к нам в сканер и не смогли установить с нами контакт.
* * *
Когда шквал внимания СМИ к успешной попытке пообщаться с Кэрол наконец начал ослабевать, я сосредоточился на защите добытых нами научных результатов. У наших оппонентов полностью отсутствовали аргументы: никто и никогда не доказывал, что мозг в бессознательном состоянии способен автоматически отреагировать на определенную команду. Да, мозг постоянно реагирует автоматически. Когда вы слышите пение птицы, ваша слуховая кора «включается», нравится вам это или нет. Яркий свет в темноте стимулирует вашу зрительную кору прежде, чем вы в состоянии это осознать. Замеченное в толпе лицо друга автоматически действует на веретенообразную извилину. Однако реакция мозга Кэрол была совсем другой. Когда мы слышим слова «представьте игру в теннис», наша премоторная кора вовсе не спешит «включаться». Скажем прямо, она реагирует и «включается», только если мы хотим, чтобы она включилась.
Чтобы доказать это, мы провели еще один эксперимент – вероятно, самый странный из всех моих экспериментов, хотя и в соответствии с традициями отдела. Мы поместили в сканер шесть здоровых испытуемых и сказали им: «Мы попросим вас кое-что представить. Пожалуйста, проигнорируйте все наши просьбы». А потом, включив сканер, мы сделали все, что делали с Кэрол. Участники эксперимента услышали: «Вообразите, что играете в теннис», а мы выжидательно уставились на экраны. Ничего не произошло. Мозговая деятельность премоторной коры не «включилась» ни у одного из добровольцев.
Хотя всем шестерым было ясно сказано, что они должны мысленно сыграть в теннис – именно об этом и именно так мы обращались к Кэрол, – однако никто ничего не сделал, потому что ранее мы всем дали дополнительные инструкции. Попросили не реагировать на нашу просьбу, находясь в сканере.
Итак, мы получили неопровержимое доказательство того, что одной просьбы «представьте игру в теннис» недостаточно, чтобы запустить автоматическую реакцию мозга, не говоря уже о деятельности именно там, где мы и предсказывали, то есть в премоторной коре. Мозг Кэрол отреагировал, потому что она сама того пожелала. Она ответила нам, потому что находилась в сознании.
Я гордился нашим маленьким экспериментом, хотя аргументы против наших выводов были весьма слабыми и по другим причинам. Во-первых (и это самое замечательное в реакции мозга Кэрол), пациентка смогла «поиграть в теннис» в течение тридцати секунд, которые нужны, чтобы получить результаты сканирования. Несмотря на то что дополнительных инструкций и поощрений Кэрол не получала, услышав «представьте игру в теннис», она активировала премоторную кору и поддерживала ее в активном состоянии целых тридцать секунд. Из всех «автоматических» реакций мозга, о каких мы только знаем (например, реакция на картинки и звуки), ни одна из них не поддерживается в отсутствие дополнительной стимуляции. Когда вы слышите выстрел, ваша слуховая кора мгновенно реагирует. Однако спустя тридцать секунд никакого следа данной реакции в слуховой коре уже не останется. Поскольку же ответы Кэрол отражали ее собственные мысленные образы, а также и потому, что, как мы знаем, люди могут «мысленно играть в теннис» в течение тридцати или более секунд без перерыва, она смогла продемонстрировать нам достаточно продолжительный ответ, что возможно лишь в том случае, если она в сознании.
