Наша готовность отнять жизнь неразрывно связана с предположениями о том, что вообще значит «жизнь» и сколько осталось от прежних «нас», когда после тяжелой травмы мозга мы стабилизируемся. Хотя, как мы теперь уже знаем, предполагать такое весьма глупо; от внешнего вида пострадавшего совершенно не зависит, остается ли внутри его неподвижного тела сознание, сохраняется ли его личность.
* * *
Абрахаму было за шестьдесят, когда в 2014 году у него случился обширный инсульт. Жена привезла Абрахама в отделение неотложной помощи, когда у него внезапно очень сильно заболела голова, началась рвота, а сам он перестал понимать, где находится. С помощью компьютерной томографии (КТ) выяснилось, что у Абрахама произошло внутривентрикулярное кровоизлияние – то есть кровь проникла в полости (или желудочки) в глубине мозга. Ему сразу же ввели снотворное, интубировали и перевели в реанимацию. Дальнейшие сканирования показали, что аневризма стенки передней коммуникативной артерии (она соединяет две основные артерии, по одной в левом и правом полушариях головного мозга) привела в конце концов к разрыву, что, в свою очередь, вызвало серьезное повреждение окружающей области, в том числе в левой лобной доле.
Когда мы сканировали Абрахама через двадцать два дня после инсульта, он находился в коме, но постепенно переходил к вегетативному состоянию. Время от времени он открывал глаза и дышал самостоятельно. Мужчина он был довольно высокий, ноги его едва не свисали с больничной койки.
То был очень важный для нашей лаборатории день. Моя аспирантка Лоретта Нортон делала то, что мы прежде никогда не делали: сканировала пациентов, оказавшихся в реанимации в первые дни после травмы мозга. Эти пациенты не были стабильными с медицинской точки зрения, как те, кого мы сканировали начиная с 1997 года, например Кейт. Те люди, как правило, провели месяцы, если не годы, в больнице после аварий или травм. Теперь же мы обратили внимание на пациентов, которые едва цеплялись за жизнь. Возможно, им оставались в этом мире часы или дни, но никак не недели и не месяцы. Если бы нам удалось найти способы улучшения диагностики таких пациентов, более того – повысить точность прогнозов о том, кто, вероятно, умрет, а кто, скорее всего, выживет, это стало бы огромным шагом вперед в области интенсивной терапии. Комитет по этике дал нам разрешение на новаторское исследование, чтобы проверить эту чрезвычайно уязвимую группу пациентов, несмотря на риск.
Абрахам заранее дал понять жене, чего желал бы, окажись когда-нибудь подключенным к аппарату жизнеобеспечения. Он не писал длинных и подробных инструкций и не заверял их у нотариуса, фиксируя в подробностях пожелания о медицинской помощи и уходе на случай, если станет недееспособным, однако обсудил этот вопрос с женой, и она точно знала его предпочтения. Абрахам ясно заявил, что не хочет существовать в вегетативном состоянии, и, когда его положили в реанимацию, жена передала эти пожелания медперсоналу и врачам. Она всего лишь сделала то, о чем попросил ее муж, и тем не менее вскоре начались обсуждения, когда и как Абрахаму будет позволено умереть.
Принимая такое решение, медики встречаются с членами семьи пациента, чтобы убедиться: родственники действуют осознанно. Как правило, к родным приходят несколько человек: лечащий врач (невролог), возможно ординатор, медицинская сестра и социальный работник. После обсуждения всех вариантов развития событий, если семья соглашается отключить больного от аппарата жизнеобеспечения, устанавливается время, обычно от 12 до 24 часов или больше, чтобы позволить семье, близким или друзьям собраться у постели пациента. Иногда, если все в сборе, процедуру осуществляют немедленно. Родственникам заранее объясняют, что и как будет происходить, и разрешают находиться рядом с больным до конца. Врач вводит пациенту сильное болеутоляющее, чтобы облегчить неприятные ощущения. Если этого не сделать, умирающий будет хрипеть и хватать ртом воздух, когда его отключат. Когда препарат начинает действовать, врач либо отключает аппарат ИВЛ постепенно, либо одномоментно (каждый поступает по-своему). Ни обезболивающее средство, ни удаление аппарата ИВЛ не мешают пациенту дышать самостоятельно, и часто так и происходит. Как правило, этот период длится недолго, а бывает, что затягивается на многие часы. Смерть непредсказуема.
К несчастью для Абрахама, он и его жена являлись прихожанами церкви, которая придерживалась твердой позиции относительно святости жизни. Духовный пастырь Абрахама, присутствовавший в отделении интенсивной терапии, заявил, что Абрахам должен жить дальше в соответствии с «Божьей волей». Может, пациент и знал, чего хочет, однако у высших сил, по словам духовного лица, другие планы. Окончательное решение в таких случаях принимается ближайшим родственником. Я в некотором замешательстве услышал, как жена Абрахама заявила, что, несмотря на договор с супругом, не позволит отнять у него жизнь.
– Я уже потеряла мужа, – произнесла она. – И если пойду против воли духовного наставника, то лишусь и церкви.
* * *
Сложные обстоятельства требуют сложных решений. Говоря о жизни, смерти и серой зоне, необходимо помнить, что все поступки влекут за собой этические и нравственные последствия. В каждом случае обстоятельства уникальны. Например, разногласия между мужем Терри Шайво и ее родителями подпитывали спектакль национального масштаба. На основе тех событий был разработан целый комплекс правил о том, как похожие дела будут впредь рассматриваться в Соединенных Штатах. И вот в Канаде появилось свое «дело Шайво» – все закрутилось вокруг Абрахама. Только при совершенно иных обстоятельствах: «Божье слово» против жены пациента. На кону были ее будущее и поддержка церкви.
Оба этих дела вызывают у меня как минимум беспокойство. Поскольку я не верю в высшие силы, то и принятие решения на основе «слова Божия» кажется мне нерациональным. С таким же успехом можно бросить игральные кости и посмотреть, что выпадет. В глубине души я понимал жену Абрахама. Если «церковь» заменить на «близкие друзья», многое станет понятнее, особенно если забыть о сложных религиозных убеждениях. Если она позволит убить мужа, в результате чего от нее отрекутся ближайшие друзья, то женщина, оставшись вдовой, потеряет возможную помощь и поддержку. В отличие от случая Терри Шайво, желания Абрахама были ясно изложены – он не хотел жить в вегетативном состоянии. На мой взгляд, именно желания пациента должны превалировать над всем остальным, включая предпочтения ближайших родственников.
Однако в каждом случае находятся свои детали. Недавно мне пришлось участвовать в судебном процессе по делу пятидесятишестилетнего канадца. Пациент, назовем его Кит, его жена и трое детей в сентябре 2005 года попали в автокатастрофу. Киту тогда было сорок девять лет. Старший сын погиб на месте. Кит получил глубокую и необратимую травму мозга. Жена и двое младших детей пострадали, но значительно легче. Киту поставили диагноз «вегетативное состояние», и к 2012 году его жена почувствовала – пришло время проститься с мужем навсегда. Она поручила лечащим врачам Кита удалить из его тела трубки для кормления и подачи жидкости, что в течение нескольких дней привело бы к его смерти. Брат и сестра Кита решительно выступили против этого шага и обратились в местный суд, чтобы помешать жене осуществить ее намерение. Они просили также лишить ее права принимать решения о жизни и смерти их брата и передать это право им.
