Он посмотрел мне в глаза.
– Недостаточно. Я ничего не понял.
Я пришел в ужас. Мы всегда старались подробно рассказывать пациентам – всем, в любом состоянии, – чего ожидать от исследований в томографе. Однако, судя по всему, этого было мало.
– Я так испугался, что я заплакал, – добавил Хуан.
Мы постоянно снимаем лица пациентов в сканере крошечной камерой, установленной в магнитной выемке, и внимательно следим за ними. Ничто в наших записях не говорило о том, что Хуан плакал во время сканирования.
– Плакал настоящими слезами?
– Слез у меня не было. Но я все равно плакал.
С тех пор, готовя пациентов или добровольцев, к сканированию, я всегда вспоминаю наш разговор. А тогда я задал еще один вопрос:
– Как тебе кажется, ты все помнишь, что случилось с тобой в тот первый приезд в Лондон?
– Да, все.
Я практически не сомневался, что Хуан обрел привычную эмоциональную форму. Он отвечал коротко, односложно, но очень содержательно. Не вдавался в подробности, хотя вполне удовлетворял мое любопытство. Иногда, впрочем, в его ответах проскальзывало кое-что еще. Намеки, которые позволяли мне взглянуть на мир с его точки зрения, узнать, как он видит жизнь и оценивает то, что с ним случилось, – все это казалось ему совершенно нормальным.
Мы разговаривали еще час, и Хуан поведал и продемонстрировал мне множество невероятных вещей. Он встал с инвалидной коляски (буквально вытащил себя из нее сам) и прошел по комнате, цепляясь за брусья, установленные родителями в комнате по соседству с кухней.
Левую ногу он приволакивал.
– Что ты чувствуешь, когда пытаешься сдвинуть левую ногу?
– Как будто протаскиваю ее через что-то.
– То есть она тебя не слушается?
– Точно.
– А как правая?
– Правая слушается.
Хуан медленно прошел по комнате, не отнимая рук от брусьев, и снова сел в инвалидную коляску.
– Невероятно, Хуан! – воскликнул я и немедленно почувствовал, что ничего глупее сказать не мог. Все самые громкие слова бледнели рядом с достижениями этого юноши.
До того как с ним случилось несчастье, Хуан мечтал быть диджеем, и теперь вернулся к любимому хобби. Он сыграл нам несколько мелодий на компьютере, медленно перемещая мышку, чтобы нажать на определенные ноты. Мелкая моторика Хуана полностью восстановилась, хотя двигался он немного медленно.
Я спросил его, ощущает ли он когнитивные сложности.
– Думать трудно. Я думаю медленнее, чем другие. Но все исправится.
Интеллектуальная заторможенность (брадифрения) часто настигает пациентов с поражениями мозга и встречается при нейродегенеративных состояниях, таких как болезнь Паркинсона. Однако я впервые слышал, как пациент рассказывает об этом сам.
При болезни Паркинсона интеллектуальное замедление является одним из симптомов болезни. Пациенты с болезнью Паркинсона двигаются медленно, но и думают они медленнее, даже если принять во внимание их общую физическую замедленность. Еще готовясь к защите докторской диссертации, я выяснил, что когда вы даете пациентам с болезнью Паркинсона простую задачу, они решают ее гораздо дольше, чем здоровые пожилые люди, хотя в конце концов и находят искомое решение. Никто не знает, почему так происходит. Возможно, это связано с отсутствием дофамина в мозге, что вызывает замедленные движения и тормозит мышление. Как будто все в жизни идет чуть медленнее, чем раньше. Горючее в баке осталось, но водитель давит на тормоз.
Некоторые симптомы Хуана напоминали симптомы болезни Паркинсона. Возможно, причиной явилось повреждение его globus pallidus – бледного шара. Слова Хуана: «Левая нога меня не слушается» напомнили мне о некоторых комментариях пациентов с болезнью Паркинсона. Они жаловались, что их ноги будто бы чужие. Живут своей жизнью.
Нечто подобное я слышал и совсем недавно. Кейт, первая пациентка с травмой мозга, которую мы сканировали в 1997 году, при нашей встрече в 2016 году также описывала своего рода диссоциацию, или разрыв, между «ней», человеком, и ее мозгом.
«Мой мозг меня больше не любит, – сказала она тогда. – Он не делает того, что я хочу».
Хуан тоже испытывал диссоциацию, однако в его случае это происходило между ним (Хуаном, человеком) и его частью (телом). Он не чувствовал, что управляет своей ногой. Несмотря на невероятное выздоровление, Хуан по-прежнему ощущал себя неполным, часть его сущности находилась вне сферы его контроля, в ловушке серой зоны.
* * *
Хуан не был первым пациентом, поразительным образом вырвавшимся из серой зоны и заново вошедшим в мир. Ян Гжебски, шестидесятилетний поляк, работник железной дороги, появился на первых полосах газет, «проснувшись» в 2007 году после девятнадцати лет в коме, в которой он оказался в результате опухоли головного мозга. Его мир изменился до неузнаваемости. Он помнил магазины при коммунистах, где на полках стоял только чай и уксус… мясо продавали по талонам, а повсюду были огромные очереди за бензином.
– Сейчас я вижу на улицах людей с мобильными телефонами, а в магазинах столько товаров, что у меня кружится голова, – поделился он в интервью польским тележурналистам.
Пока Ян был в серой зоне, у него родилось одиннадцать внуков.
Случай Гжебского стал основой для сценария фильма «Прощай, Ленин», очень популярного в Германии и во всем мире. Замечательную историю «проснувшегося» рассказывали повсюду. Fox News вышли с заголовком: «Пробуждение живого трупа».
Гжебски говорил, что проснулся благодаря жене, Гертруде. Она не отказалась от него, хоть доктора и твердили, что он никогда не выздоровеет, и предрекали ему два-три года жизни. Каждый день и каждый час в течение девятнадцати лет она переворачивала мужа, не давая образовываться пролежням.
Вот она какая – необыкновенная любовь.
Опухоль, из-за которой Ян впал в кому, стала причиной его смерти в 2008 году, всего через год после «пробуждения».
Был и другой, тщательно задокументированный случай: Терри Уоллис из штата Арканзас получил обширную травму мозга, когда в 1984 году его грузовик соскользнул с моста. После аварии Терри впал в кому, и затем долгое время находился в состоянии минимального сознания. Прогноз был неутешительным. Врачи говорили, что надежды на выздоровление нет. Однако в 2003 году Терри прошел по «дуге пробуждения», постепенно в течение трех дней выходя из серой зоны. Он считал, что на дворе по-прежнему 1984 год и ему двадцать лет! Девятнадцать лет для Терри миновали в мгновение ока. Где же «он» был все это время? Что происходило в его мозгу?
Тело Уоллиса состарилось. В серой зоне тело продолжает стареть иногда даже быстрее, чем обычно, из-за атрофии мышц. Физически Уоллис остался инвалидом, его краткосрочная память практически испарилась, хотя он ясно помнил все, что происходило с ним до болезни. Как и в случае с Хуаном, мы не знаем, что именно спровоцировало его пробуждение. Или почему он потерял способность запоминать новую информацию и ощущения.
