* * *
Однажды ночью в мае 2010 года около половины четвертого утра Уинифред внезапно проснулась: ей показалось, муж слишком громко храпит. Однако она почти сразу же поняла: происходит нечто странное.
– Прежде он не храпел так громко, – рассказывала она потом. – То есть, может, и храпел, но я никогда не просыпалась от этих звуков.
В ту ночь Уинифред встревожилась не на шутку. Шестым чувством она поняла: мужу плохо. Она попыталась его разбудить, думая, что тому снится кошмар, но не смогла. Тогда она позвала детей – сын и дочь спали в соседних комнатах. Мальчик вызвал скорую помощь. Уинифред и детям по телефону посоветовали до приезда скорой уложить Леонарда на пол. Это было нелегко. Леонард отличался крупным телосложением, в юности он служил моряком в Бомбее, а позже работал на верфях Дубая.
Скорая помощь примчалась через десять-пятнадцать минут.
– Я все время смотрела на часы, думала, как долго они едут, – рассказала мне потом Уинифред.
Леонард перестал дышать. Фельдшер определил, что у него остановилось сердце, и принялся делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Сердце Леонарда то начинало биться, то останавливалось. Мужчину отвезли в местную больницу Брантфорда, где ввели в искусственную кому, чтобы уменьшить вероятность дальнейшего повреждения мозга. После травмы метаболизм головного мозга, как правило, значительно меняется, некоторые участки остаются без достаточного кровоснабжения. Уменьшая количество энергии, необходимой областям мозга, можно защитить этот орган во время острых приступов.
Леонарду сделали операцию на сердце – одна артерия, как выяснилось, была закупорена полностью, а другая на восемьдесят процентов. Хирург остался доволен результатом.
– Его тело в отличной форме. Подождем, посмотрим, когда он выйдет из комы, – сообщил он Уинифред.
На следующий день Леонард вышел из комы и «застрял» в серой зоне.
– У меня плохие новости, – сказал врач. – Мозг Леонарда серьезно поврежден. Он в вегетативном состоянии. Вероятнее всего, он не выживет.
В результате событий мая 2010 года Леонард и Уинифред встали на путь, который неизбежно привел их в нашу лабораторию.
* * *
Дамиан Круз, наш гений ЭЭГ (электроэнцефалографии), подал блестящую идею: приобрести машину, джип, чтобы посещать на ней пациентов. Он же назвал эту передвижную лабораторию «ЭЭДжип». И это стало нашим следующим шагом в стремлении погрузиться в глубины сознания. Я давно искал мобильное решение, способ тестировать пациентов, запертых в серой зоне, где бы они ни находились, дать им возможность общаться с родными. Мы вновь, но уже другим образом объединяли человека и машину, органическое и искусственное, синапсы и кремний. Вспомнив о счастливых днях в кембриджском отделе, я попросил знакомого художника, Уэса Кингхорна, разработать логотип для нашей передвижной лаборатории и нанести его на капот, заднюю дверь и две передние двери.
– Пусть будет Парк Юрского периода, но не точная копия, чтобы нас не засудили, – попросил я.
Получилось нечто фантастическое! Незабываемый скелет Т-Рекса художник заменил на мультяшный мозг. Красно-желтые фирменные цвета он превратил в фиолетовый и белый. Вместо силуэта джунглей мы увидели очертания университета, угадывались даже величественные башни. Тем летом все прохожие провожали взглядами наш джип.
– Что это там?.. Что такое?
Таким образом джип послужил удобным средством передвижения для нашего нового «секретного оружия» – портативного ЭЭГ. ЭЭГ отличается от МРТ или ПЭТ, однако цель у них одна: обнаружить сознание и установить контакт с вегетативными пациентами. Сделав наше оборудование мобильным, мы сможем навещать пациентов у них дома и в больницах. Мы поможем не только людям с черепно-мозговыми травмами, но и тем, кто страдает от нейродегенеративных заболеваний, таких как болезнь Паркинсона и болезнь Альцгеймера. Эти изнурительные состояния постепенно ослабляют разум и тело и встречаются все чаще по мере увеличения продолжительности жизни.
Наши аргументы были просты: фМРТ – невероятная технология, с ее помощью мы приоткрыли окно в цитадель сознания, заглянули в мозг, однако томограф очень большой и тяжелый, перевозить его с места на место по требованию невозможно. Расходы на транспортировку пациентов к сканеру включают оплату машины скорой помощи, заработную плату медсестер и помощников, родственникам приходится оплачивать проживание в гостинице, уход за пациентом в больнице неподалеку от нашей лаборатории – весьма ощутимые расходы, хотя само сканирование оплачивает наша лаборатория. Новые технологии, позволяющие осуществлять общение с пациентом не в сканере, а в домашних условиях, откроют целый мир возможностей. Так, врачи будут сканировать больше пациентов, расходы резко снизятся, а наши усилия по изучению серой зоны принесут новые плоды.
* * *
Летом 2015 года Дамиан, Лаура и я сели в наш новый джип и отправились в Брантфорд, небольшой городок неподалеку от Лондона, в юго-западной области Онтарио. Мы ехали к Уинифред и Леонарду.
Леонард и его состояние не шли у меня из головы. В последний раз я видел супругов в своем кабинете. Обычно я встречаю пациентов и их родственников в нашем центре сканирования, в больницах или у больных дома. Однако так случилось, что Уинифред и Леонард приехали в Лондон, Онтарио, чтобы навестить дочь – студентку университета, и попросили их принять. Меня поражает, как люди, запертые в серой зоне, практически не реагирующие на раздражители, в вегетативном состоянии, в высшей степени зависимые от родных и опекунов, все же перемещаются порой на большие расстояния, ходят в кино (конечно, с чьей-то помощью), смотрят телевизор и сидят за столом со всей семьей на День благодарения. И никто толком не знает, что они видят, понимают, осознают.
В моем офисе в тот день атмосфера установилась очень оптимистичная и слегка безумная. Уинифред с энтузиазмом поведала последние новости о Леонарде. Пролежни у него зажили, с каждым днем он все лучше реагировал на раздражители. Он даже рад меня видеть, утверждала Уинифред. А вот наши новости вряд ли можно было назвать очень хорошими. Мы просмотрели и проанализировали результаты фМРТ-сканирования Леонарда. Теперь предстояла непростая задача – рассказать обо всем Уинифред.
Мы с Лаурой вертели данные и так и эдак, старались отыскать хоть какую-нибудь зацепку. Недавнее обследование не дало никаких доказательств того, что Леонард понимал, кто он, где находится и что происходит вокруг. Он даже не смог вообразить игру в теннис – не прошел наш самый главный тест. Мы продержали Леонарда в сканере более двух часов, а его мозг не продемонстрировал никаких признаков жизни. Не пришло ни одного сообщения из серой зоны.
Уинифред внимательно меня слушала, но всегда была готова добавить свои комментарии. На этот раз Леонард, несомненно, выглядел физически здоровее, чем при нашей предыдущей встрече. Уинифред сказала, что он стал чаще реагировать на раздражители, поездка же в Лондон привела его в восторг. Нас обрадовало, что рана у Леонарда на ноге зажила. Уинифред тоже этому радовалась – теперь мужу будет легче двигаться самостоятельно. Я не хочу сказать, что Уинифред возлагала на Леонарда слишком большие надежды. Она искренне верила в свои слова. К тому же она проводила с Леонардом гораздо больше времени, чем мы. И жена не могла не заметить улучшений состояния мужа. Быть может, Уинифред лишь принимает желаемое за действительное, подумал я. А осталась ли у Леонарда хоть крупица сознания? Возможно, Уинифред ощущала связь с какой-то его частью, которая нам оставалась недоступна?
