Чтобы определить, правы мы или ошибаемся, было решено проникнуть в дом Леонарда и, фигурально выражаясь, ему в голову.
* * *
Вот так мы с Дамианом и Лаурой и оказались летом 2015 года на 401-м шоссе, направляясь к Брантфорду, и подъехали к просторному бунгало, из окон которого открывался вид на залитые солнцем кукурузные поля. Погода стояла чудесная. Уинифред вышла на порог, чтобы нас встретить. Они с Леонардом недавно вернулись домой, и теперь она толкала инвалидное кресло, в котором сидел муж, по металлическим пандусам к входной двери.
– Проходите, проходите, пожалуйста! – воскликнула Уинифред.
Дамиан извлек из автомобиля черные футляры, в которых мы перевозим наше ЭЭГ-снаряжение. Уинифред помогла Леонарду усесться поудобнее. Я смотрел в окно на золотистые поля кукурузы и вспоминал последний разговор с Уинифред. Как все сложится сегодня? Быть может, нам повезет? Или мы снова ничего не обнаружим? С тех пор как мы обследовали Леонарда, кое-что изменилось. В нашем распоряжении появились новые тесты, новые способы анализа данных, которые, возможно, помогут обнаружить, осознает ли что-нибудь Леонард. Я очень хотел увидеть положительные результаты.
Леонард, сидящий в инвалидной коляске в углу гостиной, казалось, занимал много места.
– Мы трудились без устали. У Леонарда небольшие, тем не менее значительные улучшения. Он начинает улыбаться! – сообщила Уинифред.
Она поведала, что незадолго до той ночи, когда у мужа остановилось сердце, они собирались съездить в Индию, чтобы провести время с родственниками Леонарда, которые вышли на пенсию и переехали на Гоа.
– Мы хотели забронировать билеты на самолет. Но потом включили передачу «Танцы со звездами», а когда она закончилась, заказывать билеты было поздно, и мы решили, что сделаем все утром. А утро так и не наступило…
Уинифред предложила Леонарду выпить воды из пластикового стаканчика через соломинку.
– Надо попить, втяни воду, – недовольно произнесла она.
Потом погладила мужа по щеке.
– Покажи, как ты умеешь глотать, и я дам тебе еще воды. Только сначала покажи. Я пытаюсь тебя расшевелить. Еще глоточек – и все. Покажи, как ты глотаешь.
Уинифред – женщина, наделенная поразительной энергией.
– Нет, спать сейчас нельзя. Нельзя спать! – Она сплела свои пальцы с пальцами мужа. – Вы видели, как он вздохнул? – спросила она меня.
Я не знал, что ответить. Леонард вздохнул, я видел, но был ли это сознательный ответ на прикосновение Уинифред или автоматическая реакция? Глядя, как жена общается с Леонардом, я задумался: что же делает человека человеком? Вот Леонард, сидит передо мной, он здесь. Однако часть его существа отсутствует. Во всяком случае, я вижу ясно: чего-то не хватает. А вот Уинифред видит Леонарда другим. Он весь здесь, ее муж, даже если мы этого не замечаем. Он живет благодаря своей жене. Она будто бы носит в себе его сознание, сохраняя его живым, пока муж не сможет принять его обратно.
Дамиан попросил воды, чтобы наполнить миску, которую мы привезли с собой вместе с остальным оборудованием. Он вытащил энцефаллографический шлем и бросил его прямо в миску с водой – шапочка с проводами напомнила мне спагетти в кастрюле. Вода хорошо проводит электричество, и Дамиан хотел убедиться, что все провода сработают и он получит правильный электрический сигнал от головы Леонарда.
К шлему ЭЭГ прикреплено сто двадцать восемь электродов, каждый из них крепится к лоскутку резиновой сетки. От каждого электрода отходит провод, все они сгруппированы и подключены к устройству, похожему на усилитель, небольшому металлическому кубу. Усилитель подключен к самому современному ноутбуку, который только можно купить в обычном магазине.
ЭЭГ работает совсем иначе, чем фМРТ. Когда нейроны активизируются, или «загораются», они излучают электрическую активность – крошечные колебания напряжения, которые можно обнаружить на коже головы. Как правило, измерить электрическую активность одного нейрона невозможно, разве что имплантировать электроды непосредственно в мозг (что требует весьма дорогостоящей и рискованной нейрохирургической операции). Нейроны срабатывают пучками, и общее изменение напряжения, производимое группой нейронов, можно зафиксировать даже вне черепа. Крошечный сигнал должен быть проведен через усилитель, чтобы стать более различимым, но тем не менее обнаружить его вполне возможно.
Когда мы говорим, что часть мозга становится «активной» (например, когда во время мысленной игры в теннис премоторная кора на мониторе загорается), то имеем в виду, что множество нейронов на определенном участке «вспыхивают» сильнее, чем до того, как вы представили игру в теннис. Это приводит к изменению электрической активности, и мы можем его обнаружить с помощью электродов ЭЭГ. Конечно, конструкция неидеальна из-за обратной задачи – то есть электрический сигнал, поступающий на электрод на голове, может исходить из любой комбинации различных нейронов. Нейроны, расположенные непосредственно под электродом, вполне могут срабатывать, однако другие, находящиеся дальше, также могут присовокупить свою энергию к этому сигналу. Количество и комбинации нейронов практически бесконечны, а это означает, что связать сигнал ЭЭГ с точным местоположением в мозге невозможно. Мы предприняли некоторые попытки улучшить конструкцию. Полезно было бы сочетать ЭЭГ с фМРТ, например, наряду с некоторыми новыми статистическими методами, которые сейчас у нас в разработке, однако ЭЭГ по-прежнему сталкивается с обратной задачей.
ЭЭГ к тому же обладает ограниченными возможностями, так как все электроды прикреплены к коже головы, то есть бо́льшая часть мозговой деятельности, которую можно обнаружить, происходит вблизи поверхности мозга. У нас нет шансов уловить активность нейронов в области парагиппокампа, например, который участвует в механизмах консолидации памяти. Он находится в глубине мозга, слишком далеко от поверхности.
Дамиан вытащил из миски сетку ЭЭГ, с которой капала вода, и пояснил:
– Обычно хороший сигнал держится от получаса до сорока пяти минут, пока губки не высохнут.
Он аккуратно прикрепил сетку на голову Леонарда. Вода потекла по лицу пациента, а Дамиан осторожно сдвигал сетку, стараясь надеть ее как можно плотнее и удобнее.
– Дома ему хорошо, я знаю, – сказала Уинифред. – Он раскрывает пальцы, разжимает кулаки. Чувствует ли он что-то? Мне кажется, контакт есть. Ему делают массаж. Но если Леонард не хочет, чтобы до него дотрагивались, то будет хмуриться и морщить лоб. Если с ним общаться днем, найти ему занятие, к вечеру он устает и спит всю ночь, до утра.
И снова меня поразило, с каким спокойствием Уинифред приписывала Леонарду мысли, чувства, отношение к происходящему. Она, безусловно, чувствовала то, о чем говорила, а вот что ощущал Леонард? Исследуя серую зону, мы поняли, что сознание вовсе не обязательно единая и неделимая сущность. Его нельзя просто включить или выключить. Там нет черного и белого. Зато есть множество оттенков серого цвета.
– Вот что, дружище, сейчас я вставлю эти наушники тебе в уши, – сказал Дамиан.
