– И вот, – возобновила свой монолог София, – я встречаю мужчину, который видит во мне не просто слепую девушку. И обращается он со мной совсем не так, как мои близкие, которые все еще видят во мне беспомощного ребенка. Нет, для Фридриха я – женщина. Ему нет дела до моей слепоты, он слушает меня без той покровительственной снисходительности, как это делают другие. Он любит меня такой, какая я есть. Какая я есть внутри себя… Но, боже, как же я страстно мечтала о том, чтобы и другие разглядели во мне все то, что скрыто от посторонних глаз. Но вот несчастье, мой возлюбленный – из другого лагеря. Он – враг. И, следовательно, я не должна, не имею права любить его. Ведь в противном случае я предаю свою семью и даже свою страну, создавая новые проблемы для близких мне людей. А потом Фридрих уезжает, а я остаюсь с его ребенком под сердцем. Взваливаю еще один тяжелый груз на тех, кто рядом со мной. Ты спрашиваешь меня, Констанция, почему я тут лежу целыми днями, лежу и жду смерти. Да потому что понимаю, насколько моя смерть упростит жизнь всем остальным. Разве не так?
Конни замерла, потрясенная этим взрывом откровенности из уст Софии. Впервые до нее дошло, как остро чувствует София все происходящее, как глубоко осознает свою вину перед теми, от кого она зависит.
– Ведь это из-за меня Сара села на этот проклятый поезд, где ее арестовали. Наверняка ее уже больше нет в живых… Или отправили в один из ужасных концлагерей, где все равно ее ждет смерть.
Конни стала лихорадочно искать нужные слова.
– София, ты очень дорога всем твоим близким, им так важно твое присутствие в их жизни, что никто и не думает о том, как и почему они заботятся о тебе. Главное – что ты есть, и они тебя любят.
– И чем я могу отплатить за эту любовь? Тем, что нанесу бесчестье своей семье? – София с сомнением покачала головой. Слезы градом полились по ее лицу. – Что бы ты мне ни говорила, Констанция, а я знаю наверняка. Эдуард никогда не простит меня. Ума не приложу, как ему сказать…
– Ну об этом мы подумаем после. А на сегодняшний день для тебя, София, самое важное – это твое здоровье и здоровье твоего ребенка. Ты должна приложить все свои силы к тому, чтобы ребенок родился здоровеньким. Ты ведь хочешь этого ребенка, не так ли?
Последовала еще одна долгая пауза. Наконец София заговорила:
– Иногда мне кажется, что для нас двоих будет лучше, если мы оба умрем в этом подземелье. А потом я вспоминаю, что все, кого я любила, ушли от меня. И эта новая жизнь внутри меня, по сути, все, что у меня осталось. И ведь ребенок – это же и часть его, моего Фридриха… Ах, Констанция! Все перепуталось в моей голове. Пожалуйста, будь ко мне снисходительна. Не суди меня строго за то, что я сделала.
– Как я могу судить тебя, София? – тяжело вздохнула в ответ Конни. – По какому праву? Но и ты пойми меня правильно. Не ты первая и не ты последняя из женщин, кто оказывается в столь щекотливом положении. Согласна. В твоей истории все сложно до невероятности. Но ты сейчас должна все свои мысли сконцентрировать только на той хрупкой, невинной жизни, которая зародилась внутри тебя. И больше ни на чем… Что будет потом, что ждет это дитя в будущем, сейчас не столь важно. Главное – надо дать ему шанс появиться на свет, сберечь его жизнь. Вокруг сегодня слишком много смертей и разрушений. А новая жизнь – это всегда и новая надежда. И какая разница, где и как был зачат ребенок? Ребенок – это всегда дар Божий. Помни об этом, София.
Конни замолчала, поражаясь самой себе. Все ж таки скрытое католическое воспитание, полученное ею в детстве, вдруг неожиданно дало о себе знать, прорвалось сквозь гущу обстоятельств в виде этих страстных слов, похожих на проповедь. Но она знала, что ни одним словом не покривила душой и говорила именно то, что думала и чувствовала.
– Начиная с сегодняшнего дня ты будешь заниматься только одним: лелеять тот плод, который носишь в себе, – проронила она едва слышно.
– Да, ты права, – сказала София. – Ты такая добрая, Констанция… И такая мудрая. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за все то, что ты для меня сделала. Но, может, в один прекрасный день я все же сумею отплатить тебе добром за добро.
– Уже отплатишь, если перестанешь днями валяться в кровати и ждать смерти. Пожалуйста, София, – сказала Конни умоляющим тоном. – Помоги мне помочь тебе и твоему дитяти.
– Хорошо, – вздохнула София. – Я слишком большая эгоистка, копаюсь тут в своих болячках, а другим ведь много хуже, чем мне. Постараюсь взять себя в руки и снова обрести надежду. А вдруг объявится Фридрих? Вдруг он уже придумал какой-нибудь чудесный план нашего спасения?
Конни уставилась на девушку ошарашенным взглядом, не в силах поверить тому, что та все еще продолжает думать, что такое возможно.
– Ты веришь, что он приедет за тобой?
– Обязательно приедет, – ответила София с уверенностью любящей женщины. – Он пообещал, что непременно отыщет меня, и я знаю, чувствую всем сердцем, так оно и будет. Фридрих меня не подведет.
– Тогда, София, и ты должна сделать все от себя зависящее, чтобы не подвести его.
Их разговор не прошел даром, и София сделала над собой гигантское усилие. Она стала подниматься с постели, нормально есть, послушно карабкалась по ступенькам, чтобы попасть в замок или прогуляться по саду вместе с Конни.
Однажды утром во время такой прогулки она втянула в себя воздух и сказала:
– Пахнет весной. Я чувствую это. Хорошо! Ведь с приходом весны все вокруг делается радостнее.
Наступил март. Пышным цветом зацвела мимоза в саду. Никто из посторонних не приближался к замку. Но Жак по-прежнему был начеку. Не позволял Конни ездить в деревню на велосипеде за продуктами. Все делал сам. Оба они жили в постоянном страхе, что вот сейчас сюда нагрянет гестапо. Но в последнее время их навещали только немецкие охранники с завода по производству торпед. В последний свой визит затребовали больше сотни бутылок вина и две бочки шнапса, якобы для производственных целей.
– Наша уединенная жизнь, – заметил как-то вечером Жак, – это гарантия нашей безопасности. Сегодня нельзя доверять никому, и пока София находится на нашем попечении, мы не должны расслабляться. Бдительность и еще раз бдительность. Так что ничего не поделаешь. Придется нам терпеть общество друг друга еще какое-то время, пока все эти безобразия не закончатся.
При этих словах Жак слегка наморщил свой лоб и посмотрел на нее с улыбкой.
Конни оставалось лишь соглашаться с ним. Несмотря на то что жизнь против ее воли принудила жить рядом с этим, в сущности, совершенно чужим ей человеком, она уже успела привязаться к Жаку и даже полюбить его. За простой, грубоватой крестьянской наружностью скрывался умный и тонко чувствующий человек. Сколько вечеров провели они, сидя за шахматной доской, пока София мирно спала в своем подземном убежище. Жак пространно рассказывал ей обо всех секретах и хитростях такого сложного процесса, как виноделие. А еще Конни всегда трогало, с какой глубокой нежностью и любовью Жак всегда говорил о своем хозяине. Для Эдуарда он действительно был самым надежным и преданным другом. В свою очередь Конни тоже делилась воспоминаниями о своей прежней жизни в Англии, рассказывала о дорогом ее сердцу муже Лоренсе, который и понятия не имел, где она и что с ней.
