Лоренс крепко обнял жену, прочитав на ее лице всю гамму охвативших ее чувств. Затем он подхватил ее дорожную сумку, взял под руку, и они зашагали к выходу.
– Да, моя дорогая. – Он снова нежно обнял ее за плечи. – Сейчас я отвезу тебя домой.
Спустя три месяца после возвращения домой Конни получила письмо из разведывательного управления, предписывающее ей незамедлительно прибыть в Лондон для встречи с Морисом Бакмастером.
Не успела она переступить порог его кабинета на Бейкер-стрит, как тот радостно подхватился ей навстречу и энергично пожал руку.
– Констанция Шапель! Наш агент, который так и не стала агентом. Присаживайтесь, моя дорогая. Прошу вас, присаживайтесь.
Конни села, а Бакмастер, по своему обыкновению, пристроился на краешке стола.
– Итак, Констанция, рады, что снова вернулись на наши острова?
– Да, сэр. Очень рада. Вернуться домой – это так замечательно! – воскликнула она с чувством.
– Что ж, раз вы здесь, то сообщаю вам уже официально о вашей демобилизации.
– Да, сэр.
– Приношу вам свои глубочайшие извинения. Можно сказать, мы бросили вас в самое пекло, едва вы ступили на землю Франции. К сожалению, так уж вышло… Но вы постучали в дверь одного из самых влиятельных членов Сопротивления. Ключевая фигура в Комитете де Голля по освобождению Франции. Мы получили приказ с самого верха оставить все как есть. Они не могли рисковать легендой прикрытия для своего Героя, к большому сожалению уже для вас. В сложившихся обстоятельствах мы оказались бессильны сделать что-либо. В любом случае я очень рад, что вы вернулись домой живой и невредимой.
– Спасибо, сэр.
– Из сорока девушек, которых мы забросили на территорию Франции, четырнадцать не вернулись. В том числе и ваша подруга Венеция, – тяжело вздохнул Бакмастер.
– Я знаю, – печально проронила в ответ Конни.
– Между прочим, такой высокий процент разведчиц, вернувшихся домой живыми, косвенно свидетельствует о вашей хорошей подготовке. Что делает вам честь. Лично я рассчитывал на более скромный результат. Особенно мне стыдно за то, как все мы тут недооценивали Венецию, – неожиданно добавил Бакмастер. – Ведь когда мы забрасывали ее во Францию, то очень были озабочены ее легкомысленным, можно сказать, наплевательским отношением к будущей работе. А на практике она оказалась одним из наших лучших и самых смелых агентов. Сейчас рассматриваются бумаги о ее посмертном награждении за храбрость.
– Очень рада слышать это, сэр. Она, как никто, заслуживает такой награды.
– А у нас хорошие новости. Франция освобождена уже полностью. В этой победе большая заслуга и британских разведчиков. Жаль, что вам, Конни, так и не удалось поучаствовать в операциях. Но под зонтиком семейства де ла Мартиньеров вы наверняка питались лучше, чем я здесь. – Бакмастер улыбнулся. – Слышал, в последние месяцы вы обитали в их роскошном замке на юге Франции?
– Да, сэр, но… – начала Конни и тут же замолчала. По дороге в Лондон она много размышляла над тем, стоит ли рассказывать Бакмастеру всю правду о своей жизни во Франции. О тех жертвах, которые ей пришлось принести. Но Венеция погибла. Софии тоже нет. Да и сколько еще людей погибло… А она жива и продолжает жить, несмотря на все те шрамы, которые оставила на ней война.
– Да, Констанция. Что вы хотели сказать мне?
– Так, ничего особенного, сэр.
– Тогда мне остается лишь еще раз поздравить вас с благополучным возвращением домой. А также выразить благодарность от имени британского правительства за вашу готовность пожертвовать своей жизнью во имя Родины. – Бакмастер соскочил со стола и еще раз прочувствованно пожал ей руку. – Вам очень повезло, дорогая. У вас была тихая и спокойная война.
– Да, сэр, – согласилась с ним Конни, поднимаясь со стула. – У меня была тихая война.
30
Гасси, юг Франции, 1999 год
Жан поднялся со своего месте и пошел на кухню, чтобы взять там бутылку арманьяка и три бокала. Жак высморкался и вытер слезы с глаз. Он, как успела заметить Эмили, плакал и во время своего рассказа. Она попыталась собраться с мыслями… Столько вопросов. Но лишь один из всего этого множества требовал незамедлительного ответа.
– Вы в порядке, Эмили? – поинтересовался у нее Жан, протягивая ей бокал с арманьяком. Потом осторожно положил руку на ее плечо.
– Да, все в порядке, – ответила она.
– Папа, тебе налить немного арманьяка? – Жан повернулся к отцу.
Тот кивком головы подтвердил, что, да, он не против.
Эмили сделала большой глоток, надеясь, что спиртное придаст ей храбрости и она решится задать вопрос, который уже вертелся у нее на кончике языка.
– И что же стало потом с ребенком Софии и Фридриха, Жак? – выпалила она.
Жак ничего не ответил, молча глядя куда-то вдаль поверх головы Эмили.
– Вы же понимаете, Жак, что если мне удастся разыскать ее, то я уже больше не буду единственной представительницей семейства де ла Мартиньер, – продолжила она не очень уверенным тоном.
И снова Жак промолчал. Но тут вмешался Жан:
– Эмили, практически невозможно проследить, кто и когда усыновил ребенка. Особенно если вспомнить, что это было сразу же после войны. Столько детей осталось тогда без родителей. Кругом царила полнейшая неразбериха. К тому же, как я понимаю, Викторию приняли в приют без каких-либо документов, подтверждающих ее личность. Я прав, папа?
– Да.
– А потому, – продолжил свои размышления вслух Жан, – хотя матерью девочки была урожденная де ла Мартиньер, но сама Виктория все равно считалась бы незаконнорожденной, а потому не могущей претендовать на наследство семьи Мартиньеров.
– Вот это как раз волнует меня меньше всего, – перебила его Эмили. – Для меня главное – знать, что на этом свете живет еще один близкий мне человек, моя родственница, в жилах которой течет кровь де ла Мартиньеров. И у этой женщины наверняка есть дети… Столько вопросов. – Эмили вздохнула. – Жак, пожалуйста, еще один вопрос. Фридрих сдержал слово и вернулся сюда, чтобы найти Софию?
– Да. – Голос снова вернулся к Жаку. – Он появился здесь, в моем доме, спустя год после окончания войны. Именно я и сообщил ему о смерти Софии.
– А о том, что у него родилась дочь, вы сказали? – спросила Эмили.
Жак отрицательно качнул головой и прижал трясущуюся руку ко лбу.
– Я тогда так растерялся, не знал, что и сказать. Я солгал ему, сказал… – Грудь старика стала бурно вздыматься и опускаться. – Сказал, что ребенок тоже умер. Я чувствовал…
– Папа, ты все абсолютно правильно сделал, – бросился успокаивать отца Жан. – Ведь если Фридрих действительно так сильно любил Софию, как ты рассказываешь, то он бы не остановился ни перед чем, чтобы найти свою дочь. И что дальше? Возможно, к тому времени девочку уже удочерила какая-нибудь приличная семья, которая и понятия не имела о том, что ее отец в прошлом нацистский офицер. Так что все к лучшему.
