– Ступайте. Мы обязательно с вами еще увидимся до моего отъезда, и я выплачу вам всю вашу заработную плату вперед. И еще раз спасибо за все, что вы тут сделали.
Марго ушла, и Эмили осталась одна в огромной пустой кухне, в которой сейчас эхом отдавался каждый звук. Постояв некоторое время, она снова направилась в библиотеку, чтобы поучаствовать в кипевшей там работе.
С наступлением сумерек все книги из библиотеки перекочевали в грузовик, уже готовый тронуться в путь.
– Мадам де ла Мартиньер, надо, чтобы вы подписали вот эти бланки. Здесь указано, что вы лично удостоверяете точное количество книг; их число составляет 24 307 единиц хранения. Ваш муж в разговоре со мной на прошлой неделе предложил сумму страховки, равную двадцати одному миллиону франков, – сказал ей Жиль.
– Так много? – удивленно вскинула брови Эмили. – Не завышена ли эта сумма?
– Отнюдь. У вас редкое собрание книг, мадам. На вашем месте я бы потом, уже после того, как книги снова займут свое место на полках библиотеки, специально пригласил специалиста по редким изданиям. Он смог бы профессионально оценить стоимость каждой книги. Не секрет ведь, что сегодня некоторые старинные книги тянут на целое состояние.
– Обязательно так и сделаю, – пообещала Эмили.
Кстати, Себастьян советовал ей сделать то же самое, но она никогда раньше не подходила к библиотеке отца с сугубо экономическими мерками. Ее восприятие книжного собрания было исключительно эмоциональным: она любила эти книги, как в свое время любил их отец.
Какое-то время Эмили смотрела вслед грузовику, увозившему книги из замка, пока он не скрылся в темноте. Потом вернулась на кухню, чтобы поужинать тем, что приготовила ей Марго: бычьи хвосты, тушенные с овощами. Прямо перед собой она поставила на стол два черных пакета для мусора, в которые несколько недель тому назад переложила в спешке содержимое ящиков отцовского письменного стола перед тем, как стол вывезли из замка вместе с остальной мебелью. Поглощая жаркое, Эмили стала перебирать содержимое первого мешка. В основном письма, датированные началом шестидесятых годов. Приглашения на всякие светские мероприятия, деловая корреспонденция. Много фотографий, на которых родители запечатлены на разных великосветских приемах, то в Париже, то здесь, в замке, у них в саду.
Много детских фотографий самой Эмили: младенцем, потом маленькой девочкой, потом таким неловким угловатым подростком с тяжелой густой челкой и пышными не по возрасту формами. Перебирая все эти бумаги, Эмили совсем забыла о времени. Отец представал перед ней совсем в новом свете, его личная жизнь, расцвеченная немыми и непритязательными свидетельствами прошлого, трогала и умиляла. Неожиданно отец сделался ей еще ближе и роднее. Она даже прослезилась, читая некоторые любовные письма, которые ее мать писала отцу.
Вот в этом сомневаться уж не приходилась. Валерия действительно любила своего мужа. И уже за одно это Эмили была ей благодарна. Она вытерла нос рукой. Растроганная и, по иронии судьбы, вдруг даже более счастливая, чем когда-либо ранее, чувствуя почти физически, как улетучивается ее душевная боль, чем более она начинает узнавать и понимать прошлое своей семьи.
До Эмили вдруг с большим опозданием дошло, что, всячески отгораживаясь в юности от прошлого своей семьи и ее истории, она тем самым нанесла большой вред не только своему настоящему, но и будущему тоже. Конечно, есть многое, чего простить нельзя… Но, во всяком случае, сейчас она лучше понимает, почему в ее жизни все складывалось так, как складывалось. Что ж, значит, у нее появился шанс сбросить с себя бремя давних обид, стать наконец свободной и независимой женщиной и смело двигаться в будущее.
Глянув на часы, Эмили обнаружила, что уже далеко за полночь. Потом проверила на мобильнике, не поступало ли эсэмэсок от Себастьяна. Сама она отправила очередное сообщение на его речевой ящик сразу же по прибытии во Францию.
Автоответчик ответил ей механическим голосом, что для нее ничего нет. Эмили вздохнула и с большой неохотой покинула теплую кухню, сменив ее на холод собственной спальни. Какое счастье, что она догадалась прихватить с собой бутылку с горячей водой.
Лежа в постели, она снова вернулась мыслями к Себастьяну, чувствуя, как в ней закипает кровь от обиды. Почему он молчит? Почему был так холоден и неприступен в выходные дни? Эмили терялась в догадках, не в силах найти разумное объяснение такому странному поведению мужа. Что ж, если по каким-то причинам Себастьян охладел к ней, разлюбил, она справится и с этой бедой тоже. В конце концов, детство закалило ее, и она хорошо знает, что это такое – быть одной.
20
Следующее утро выдалось на редкость хлопотным. С самого утра Эмили встретилась с архитектором и прорабом. Вместе они еще раз прошлись по всему дому, обсудив в мельчайших деталях все этапы предстоящей реставрации. Эмили лишь нервно сглотнула слюну, увидев оценочную стоимость всех реставрационных работ. Но архитектор, представивший смету, заверил ее, что все указанные затраты, вплоть до самого последнего сантима, с лихвой окупятся в будущем. Ибо рыночная стоимость обновленного замка возрастет многократно.
– В ближайшие несколько месяцев нам придется тесно контачить по многим вопросам, – заявил ей прораб, которого звали Адриан. – И имейте в виду: в свой следующий приезд вы увидите замок в очень неприглядном виде, и так продлится довольно долго. Пока ваш родовой дом не засияет снова в своей первозданной красоте.
Когда мужчины ушли, Эмили закрыла за ними парадную дверь и снова медленно прошлась по всем комнатам и залам. Конечно, глупо, подумала она, но на нее вдруг нахлынули сентиментальные воспоминания о прошлом. Прощаясь с каждой комнатой, она клятвенно заверяла ее, что все переделки и трансформации, которые вскоре тут начнутся, пойдут им лишь во благо.
Потом она навестила Жана, и тот пригласил ее на ужин. С ночлегом, разумеется. Вернувшись домой, Эмили первым делом заглянула в буфетную, где оставила свой чемодан и два черных мешка для мусора. Извлекла из одного мешка стопку неразобранных бумаг и фотографий. Выудила из этого вороха желтый конверт и открыла его. В конверте лежала фотография ее отца, еще совсем молодого. На вид Эдуарду было лет двадцать с небольшим. Он стоял на берегу моря, обнимая за плечи красивую светловолосую девочку. Эмили сразу же узнала ее. Одно лицо с тем портретом, что висел на стене отцовского кабинета в их парижском доме. Это его сестра София. В конверте лежал еще листок бумаги, явно вырванный из записной книжки… Эмили аккуратно развернула листок и разгладила его. Знакомый детский почерк с неровными, слегка прыгающими буквами.
«Мой брат…»
– Мой брат, – шепотом повторила Эмили первую строчку, пытаясь разобрать ужасающие каракули, которыми была заполнена вся страница. С трудом, но разобрала. То был панегирик, посвященный Эдуарду. Как и все другие стихотворения Софии де ла Мартиньер, он тоже был подписан ее именем и указан возраст: «14 лет».
Почувствовав, что кончики ее пальцев стали неметь от холода, царящего в пустом доме, Эмили снова вернулась на кухню и пристроилась возле плиты. Из стихотворения со всей очевидностью следовало лишь одно: юная София не просто любила, она обожала своего старшего брата. Тогда почему же отец никогда не вспоминал о сестре в разговорах с ней? Что такого произошло между ними, что наложило печать молчания на уста Эдуарда де ла Мартиньера? И эта непонятная печаль при одном лишь упоминании ее имени… Наверное, на то была своя причина, и весьма серьезная. Ведь достаточно лишь взглянуть на старую фотографию, чтобы понять, как брат и сестра любят друг друга.
