К сентябрю следствие сформировало окончательное обвинительное заключение. После его предъявления все задержанные большевики были отпущены под залог — и, например, Лев Давидович Троцкий через три дня после выхода на свободу стал председателем Петроградского совета. Основные обвиняемые — Ленин, Парвус, Ганецкий — к этому моменту находились в розыске.
Впрочем, всего через пару месяцев власть перешла к ним в руки…
Даже не дочитав до конца, Александр Блок закрыл темно-зеленую папку. Аккуратно завязал тесемки. Немного подумал, поднялся из-за стола и убрал папку в нижний ящик книжного шкафа, заполненный разнообразными старыми рукописями. Потом взял лампу и вышел из кабинета.
Когда перед ужином Любовь Дмитриевна поинтересовалась, что же все-таки передала ему таинственная вдова, Блок с показным равнодушием пожал плечами:
— Так, ерунда… как обычно. Очередные вирши.
— Стихи ее покойного мужа?
— В основном, какие-то сентиментальные баллады и сонеты.
— Ты прочитал?
— Да, почти все. По правде говоря — посредственно, хотя не так уж и плохо для любителя. Тем более, для отставного полицейского чиновника, — поэт перекрестился:
— Царствие ему небесное! Бедняга Белецкий…
Жена перекрестилась вслед за Блоком.
Ничего удивительного. Начинающие или несостоявшиеся стихотворцы разных возрастов и различного социального положения постоянно заваливали Александра своими рукописями и книжками, ожидая от признанного поэта восторгов или, по крайней мере, отеческого благословения на пути в большую литературу.
Поэтому Любовь Дмитриевна сразу поверила словам мужа.
Или сделала вид, что поверила…
Глава третья
1919 год
Она всегда — меж двух огней.
Не всякий может стать героем,
И люди лучшие — не скроем —
Бессильны часто перед ней,
Так неожиданно сурова,
И вечных перемен полна;
Как вешняя река, она
Внезапно тронуться готова,
На льдины льдины громоздить,
И на пути своем крушить
Виновных, как и невиновных,
И нечиновных, как чиновных…
Александр Блок
Поэта все-таки забрали.
Случилось это под вечер субботы, пятнадцатого февраля. Блок был арестован у себя на квартире по ордеру Петроградской Чрезвычайной комиссии и немедленно препровожден на трамвае в печально известное здание бывшего градоначальства на Гороховой улице.
Как ни странно, обыска никто не проводил. Бумаги и книги поэта не заинтересовали чекистов, хотя они все-таки прихватили с собой почти все украшения Любови Дмитриевны, немного денег, отложенных на хозяйство, и еще кое-что из продуктов.
Было поздно, уже никого не допрашивали.
При личном обыске, производившемся во время первой регистрации, у Александра Блока из вещей, находившихся при нем, забрали только записную книжку. В приемной, перед кабинетом следователя Чека, он провел всю долгую ночь, так как следователь сначала был занят, а затем прервал свою работу до утра. Все это время в приемную приводили каких-то людей, потом уводили, потом кого-то возвращали назад — в общем, возможности для сна почти не представилось, и только какой-нибудь час Блок успел подремать, растянувшись на деревянной скамье.
Допросили его лишь под утро, и почти сразу же, впредь до выяснения каких-то «обстоятельств», отправили наверх, к остальным задержанным. Как оказалось, чекистов интересовали связи Блока с партией левых социалистов-революционеров. Блок сообщил, что связь ограничивалась его работой в разных изданиях партии, и только — так что он даже не знаком ни с кем из ее политических деятелей…
Служившая теперь общей камерой довольно большая, со сводчатыми потолками комната номер 95 на верхнем этаже, несмотря на свои размеры, оказалась тесной и явно перенаселенной. Несколько десятков арестантов делили служившие и для сидения и для спанья койки, курили, переговаривались или спали.
Блок вошел в камеру, как он входил обыкновенно куда-нибудь, где оказывалось много случайных и незнакомых людей, — например, в переполненный вагон трамвая. Чуть-чуть откинутая назад голова, плотно сжатые губы, взгляд, спокойно ищущий, на чем бы остановиться. Он вошел, как будто собираясь пройти комнату насквозь или, сказав кому-нибудь пару слов, повернуться и уйти обратно тем же легким упругим шагом.
В следующее мгновение он увидел знакомого. Это был худощавый, интеллигентного вида молодой человек по имени Арон Штейнберг — начинающий литератор и один из организаторов «Философской академии». Они невольно улыбнулись друг другу и обменялись рукопожатиями.
— Надо же, Александр Александрович, и вы здесь!
— Как видите, друг мой…
После короткого приветствия немедленно пришел черед обмена новостями.
Арона Штейнберга задержали по тому же делу, что и Блока.
За три или четыре дня до этого в Москве Всероссийской Чрезвычайной комиссией вторично, после кратковременной легализации, был арестован Центральный комитет партии левых социалистов-революционеров и началась ликвидация эсеровских партийных организаций по всей России. «Философская академия» была всего лишь кружком основателей будущей Вольной философской ассоциации, и Александр Блок принадлежал к нему с самого начала. Список участников кружка был обнаружен при обыске в блокноте у одного из писателей-драматургов, состоявших в партии эсеров, и, по мнению чекистов, мог сыграть определенную роль на предстоящем судебном процессе.
Поэтому на квартиру к Штейнбергам явились незваные гости с ордером Чрезвычайной Комиссии на производство обыска — и на арест независимо от результатов обыска. Последнее обстоятельство, разумеется, сильно встревожило домашних.
— Не расстраивайтесь, граждане, — утешал их руководивший арестом агент Петроградской ЧК, — у нас сегодня список длинный, и все — писатели, художники, профессора…
Список арестованных по делу, как выяснилось позже, был действительно большой. По крайней мере, в помещении для арестантов при районном Совете депутатов, куда собирали задержанных с одного только Васильевского острова, он очутился в обществе историка и журналиста Михаила Лемке, известного художника Петрова-Водкина и литератора Ремизова. Как выяснилось на следующее утро, все они провели ночь в квартире, которую прежде занимал писатель Федор Сологуб. Из квартиры этой он был выселен совсем недавно, так что Ремизов и Петров-Водкин нередко здесь бывали и знали ее отлично. Не хватало только самого хозяина — хотя, по имевшимся сведениям, в списке Чрезвычайной комиссии значился также и он…
Снаружи, с воли, слышался воскресный колокольный перезвон.
Согласно порядку, заведенному на Гороховой, каждое утро сообщался список лиц, подлежавших отправке отсюда в места более продолжительного заключения — главным образом, на Шпалерную улицу, в так называемый Дом предварительного заключения. Вот и в этот раз список уже был сообщен, так что камеры значительно разгрузились. Многие койки освободились, и арестованные, не нашедшие себе в первое время какого-то определенного пристанища, начали обустраиваться на новых местах.
