— Какая неожиданность.
Перед ними действительно стоял Николай Гумилев — человек потрясающей биографии и большого литературного дарования. К нынешним тридцати годам он успел побывать с экспедициями в Абиссинии, на войне дослужился до офицерских погон, заработал за храбрость два Георгиевских креста и Станислава с мечами и бантом — а еще издал несколько поэтических сборников, пьесы и прозу. Совсем недавно, уже после октябрьского переворота, Гумилев развелся с неподражаемой Анной Ахматовой и почти сразу женился на другой Анне, носившей в девичестве известную дворянскую фамилию Энгельгардт. Гумилев был красив, бледен, и с лица его вот уже несколько месяцев не сходила язвительная усмешка.
Блок и Гумилев познакомились примерно в девятьсот седьмом году. К моменту рождения акмеизма Александр Блок был уже не только первым поэтом России, но и тем явлением литературной жизни, которое каждый начинающий автор должен был преодолеть, чтобы сохранить собственный лирический голос. Всем известно было об особенном, по-настоящему трепетном отношении Гумилева к самому Блоку и к его творчеству, которое он почитал гениальным. «Я не потому его люблю, — писал Николай Гумилев, — что это лучший наш поэт в нынешнее время, а потому, что человек он удивительный. Это прекраснейший образчик человека. Если бы прилетели к нам марсиане, и нужно было бы показать им человека, я бы только его и показал — вот, мол, что такое человек…».
Однако Гумилев и в жизни, и в творчестве пошел своим путем. «Блоком нужно родиться, но поэтом можно стать», — изо дня в день доказывал он и себе, и друзьям, и читателям, так что достаточно скоро сумел превратиться едва ли не в соперника автора «Стихов о Прекрасной даме». В свою очередь, Блок всегда принимал творчество Гумилева с определенными оговорками, однако нисколько не сомневался, что это подлинная поэзия. Он писал, в свою очередь: «Знаете, я не могу поверить, что Гумилев решает свои стихи как теоремы. Он, несомненно, поэт. Но поэт выдуманного им мира…».
Как ни странно, литературные разногласия не мешали им очень тепло относиться друг к другу. Анна Ахматова, например, передавала всем историю о том, как они втроем в августе четырнадцатого года обедали на Царскосельском вокзале. Уже началась война, Гумилев был в солдатской форме, а Блок обходил в это время семьи мобилизованных для оказания им помощи. Когда поэт ушел и супруги остались вдвоем, Николай Гумилев с сожалением покачал головой: «Неужели и его пошлют на фронт? Ведь это — то же самое, что жарить соловьев».
В свое время самолюбивый и гордый Николай Гумилев смог простить Блоку даже непозволительно резкую, почти оскорбительную статью «Без божества, без вдохновенья…». Однако теперь, после появления революционной поэмы «Двенадцать», они перестали поддерживать отношения и встречались только иногда по рабочей необходимости — в издательстве «Всемирная литература» или на публичных лекциях в Институте живого слова. Оставаясь в Советской России, Гумилев не скрывал своих религиозных и политических взглядов — он открыто крестился на храмы, публично называл себя монархистом и считал, что единственно возможной формулой государственного устройства является «народу мнение, а Царю решение».
— Добрый вечер, господа… — поздоровался Гумилев, не подавая, впрочем, никому руки.
Само по себе обращение это было, по нынешним временам, достаточно рискованное. Но в кабацком шуме его, кажется, никто из посторонних не услышал.
— Или теперь уже совсем… товарищи?
— Послушайте!.. — возмутился Зоргенфрей, который сейчас разрывался между желанием пойти в уборную и необходимостью принять участия в этом опасном разговоре. — Александра, к вашему сведению, только что выпустили из застенков Чека!
— Поздравляю… — почти не удивился Гумилев. — Революция, по обыкновению, пожирает своих детей? И закусывает поэтами?
— Не обращай внимания, Вильгельм, — успокоил приятеля Блок. — Николай, по обыкновению, просто банален…
Все трое мужчин находились уже в той степени опьянения, когда следовало либо немедленно начать потасовку, либо продолжить напиваться уже в общей компании.
В этот раз обошлось без дуэлей и драки. Александр Блок поднялся и разглядел через пару столов, за спиной Гумилева, бритый наголо череп поэта Евгения Мякишева, которого очень часто принимали за Маяковского. Рядом с ним писал что-то знаменитый актер Иван Ставиский — мужчина зрелых лет с благородной сединой и потрясающим воображение голосом. Через несколько минут они уже оказались все вместе, и половой побежал за новым чайником самогона…
Глава четвертая
1920 год
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне,
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи…
Александр Блок
Как обычно, Александр Блок сидел в президиуме.
В конце июня его избрали председателем Петроградского отделения Всероссийского союза поэтов. Кроме этого, Блок состоял в Государственной комиссии по изданию классиков русской литературы, в репертуарной секции Петроградского театрального отдела Народного комиссариата просвещения и в редакции журнала «Репертуар». А еще он был лектором «Школы журнализма», заведующим отделом немецкой литературы издательства «Всемирная литература», членом-учредителем Вольной философской ассоциации…
И еще — председателем режиссерского управления Большого драматического театра, членом Союза деятелей художественной литературы; членом редколлегии Исторических картин при Петроградском отделе театров и зрелищ, а также членом совета Дома искусств, в котором происходило сегодняшнее собрание.
Следовало признать, что Советская власть широко использовала поэта в своих целях.
Часть обязанностей он выполнял, конечно, на общественных началах. Однако некоторые из должностей вознаграждались академическим пайком высокой категории и так называемыми «совзнаками», ходившими в РСФСР вместо денег. К тому же в апреле была подготовлена книга избранных стихов Блока «Седое утро», что тоже принесло кое-какую прибавку в его семейный бюджет. Не следовало забывать и про авторские отчисления за переводы и переиздания в других странах поэмы «Двенадцать» — так что, по сравнению с большинством своих прошлых друзей и собратьев по литературе, Блок хотя бы материально не бедствовал.
— Товарищи! Я предлагаю передать наш писательский пролетарский привет и поздравления делегатам Первого съезда народов Востока, который в эти дни проходит в городе Баку. Мы уверены, что седой Восток, первым давший миру понятие о нравственности и культуре, будет на этом съезде не только лить слезы, говорить о горе, о тяжких ранах, нанесенных ему капиталом буржуазных стран. Ознакомившись с положением друг друга, народы Востока объединятся и разорвут цепи этого капитала…
На докладчике были френч полувоенного образца, вошедшего в моду еще при Керенском, брюки в полоску и плохо начищенные сапоги. Говорили, что он когда-то где-то что-то напечатал в прозе, но что и где именно, припомнить толком никто не мог… Теперь этот человек отвечал за работу с писателями и поэтами в Петроградском губернском комитете РСДРП (б).
