Тот кивнул в знак согласия и посмотрел на цветы, лежавшие на
столе. Пепельница, стоявшая рядом с ними, была пуста. Он повернулся и пошел к
лифту. Обозов захлопнул дверь и поспешил следом. Дежурная на этот раз ничего не
сказала. Они вошли в кабину лифта, спустились вниз, на третий этаж, где жил
Дронго, забрали мобильный телефон из его номера и спустились на лифте вниз.
— Красивая женщина, — пробормотал Дронго, когда
они выходили из лифта.
— Слишком красивая, — неодобрительно пробормотал
Обозов, — и это доставляло ей массу неприятностей.
Он не стал уточнять, какие именно неприятности имела в
прошлом Лабунская, а Дронго не стал переспрашивать. Они подошли к столу. Хеккет
оживленно шептался с Лицци. Дронго огляделся. Жураев сидел со своей женой и
молча пил вино. Соренко не было.
— Вы оставили контракт? — спросил появившийся у
них за спиной Марк Лабунский.
— Да, — повернулся к нему Обозов, — конечно,
оставили.
— Катя была в номере?
— Да, — кивнул Обозов, — она сейчас
спустится.
Лабунский взглянул на Дронго и, чуть поколебавшись, уточнил
у своего помощника.
— Она была одна?
— Да, — еще раз кивнул Обозов.
— Надеюсь, она спустится быстро, — пробормотал
Лабунский, проходя к сеньору Лицци.
Хеккет снова подошел к Дронго.
— Кажется, певец и хозяйка несколько
задерживаются, — с усмешкой заметил он, — еще немного, и это станет
просто неприличным.
— Она у себя в номере переодевается, — строго
ответил Дронго. — Не люблю грязных намеков в отношении женщин. Вам не
говорили, что вы пошляк?
— На меня не действуют оскорбления, — усмехнулся
Хеккет, — и вы это прекрасно знаете.
Неожиданно появился Леонид Соренко. Он тяжело дышал, имел
несколько помятый вид, левый рукав костюма был мокрым. Лабунский повернулся к
нему и громко спросил:
— Что случилось? Ты подрался?
— Нет, — зло ответил Леонид, — упал в
туалете. Полы моют каким-то странным шампунем, вот я и поскользнулся.
— Пить меньше нужно, — зло посоветовал Лабунский.
Жена Соренко подошла к супругу и стала рассматривать его
ссадины.
В этот момент жена Жураева, посмотрев на своего мужа, строго
приказала ему проводить ее в туалетную комнату. Дмитрий, взглянув на Соренко,
улыбнулся и последовал за своей супругой. Итальянцы переглянулись. Очевидно,
они не совсем понимали, что именно происходит.
— Сеньора Лабунская еще не спустилась? — спросил
Лицци у Марка.
— Она, очевидно, задерживается, — улыбнулся тот,
взглянув на часы.
Лабунской не было уже около двадцати пяти минут.
— Обозов, где она? — раздраженно спросил Марк.
— Была в своем номере, переодевалась, — пояснил
Обозов, — мы зашли вдвоем, и она сказала нам, что скоро спустится вниз.
— Уже прошло полчаса, — разозлился
Лабунский, — итальянцы должны уходить, а она все еще переодевается.
Позвони ей и скажи, чтобы спускалась.
Марк Лабунский уже достиг того уровня благосостояния, когда
мог позволить себе иметь секретарей и помощников с мобильными телефонами, по
которым они могли связать его с нужным человеком.
Обозов отошел в сторону и достал мобильный телефон. Набрал
номер. Долго ждал. Затем снова набрал номер.
— Кажется, я был прав, — сказал Хеккет, —
наша дамочка явно увлечена этим тенором.
Дронго промолчал. Обозов терпеливо ждал, когда ему наконец
ответят. Лабунский продолжал разговаривать с итальянцами. Расстроенного Соренко
успокаивала его супруга. Жураевы еще не успели вернуться. Обозов прождал долго,
минуты две. Затем ни слова не говоря пошел к лестнице. Ресторан у бассейна был
расположен на один уровень ниже холла, и Обозов поднимался по винтовой
лестнице, чтобы пройти в холл и позвонить оттуда по внутреннему телефону. Марк
Лабунский проводил его долгим злым взглядом.
Очевидно, итальянцы почувствовали, что происходит что-то
странное. Хеккет гнусно усмехался. Обозов, ушедший в холл, довольно долго не
возвращался. Наконец появились Жураевы. Все напряженно ждали Обозова. Он
спустился вниз и, подойдя, что-то тихо сказал своему патрону. Тот нахмурился и,
подойдя к Лицци, сказал:
— Извините, сеньор Лицци, кажется, моя жена плохо себя
чувствует и просила извинить ее. Она не сможет спуститься вниз.
— Ничего, — улыбнулся Умберто Лицци, поняв, что
ситуация несколько разрядилась, — ничего страшного. Думаю, что завтра мы
подпишем наш договор.
Оба итальянца по очереди пожали руки Марку Лабунскому,
покинули ресторан и поднялись вверх по лестнице. Хеккет подошел к Лабунскому и
протянул ему руку.
— До завтра, — сказал он, — если я вам
понадоблюсь, вы всегда можете меня найти. Я остановился в этом отеле.
— Да, конечно, — несколько растерянно ответил
Лабунский.
— Я буду в баре, — сказал на прощание Хеккет,
обращаясь к Дронго.
Когда он пошел к лестнице, Лабунский обернулся к Обозову.
— Где она осталась? — рассерженно спросил он.
— Телефон не отвечает, — ответил Обозов, —
может, она вышла из номера. Я позвонил из холла по внутреннему телефону.
— Нужно было подняться и узнать почему она
задерживается, — разозлился Лабунский, — это не так трудно. Поднимись
наверх и узнай, почему она не может переодеться за полчаса!
После его крика наступило молчание. Обозов повернулся и
поспешил к лифту. Отсюда также можно было подняться в номер. Дронго посмотрел
на него и подошел к Марку.
— Извините, — сказал он Лабунскому, —
наверно, мне тоже пора вас покинуть.
— Нет, — удержал его Марк, — вы можете
остаться. Просто неприятно. Итальянцы могли подумать про нас черт знает что. А
вы свой, почти земляк. Оставайтесь. Я попрошу принести нам шампанского.
Надеюсь, завтра мы уже подпишем договор. Кстати, я хотел вас спросить. Вы давно
знаете этого Хеккета? Он все время говорил только с вами.
— Давно, — ответил Дронго, — и с не лучшей
стороны. Мне кажется, что вам следует еще раз уточнить все условия договора. Он
известный крючкотвор и может придраться к любой статье.
— Я тоже, — усмехнулся Лабунский, — наш
договор готовили лучшие юристы в Москве и в Риме. Не думаю, что мистеру Хеккету
удастся каким-то образом надуть нас при совершении этой сделки.
Он взглянул на понуро сидевшего Леонида Соренко.
— Твой костюм уже высох? — насмешливо спросил
Марк. — Уже пришел в себя?
— Там было скользко, — снова попытался оправдаться
Леонид, но Лабунский только махнул рукой.
